Советская угроза была мифом
Советская угроза была мифом ("The Guardian", Великобритания) Сталин не собирался нападать на Запад. Это мы развязали холодную войну
Во время долгой и не столь желанной поездки в Дамаск изучая дневники и мемуары ключевых политических фигур того времени, я осознал, что ортодоксальный взгляд на холодную войну, как на смертельную борьбу между Добром (Британия и Америка) и Злом (Советский Союз), которого я придерживался, был серьезным заблуждением. В действительности, как почти наверняка рассудит история, это был один из самых ненужных конфликтов всех времен и, безусловно, самый опасный из них.
Холодная война началась спустя месяцы после окончания Второй мировой войны, когда Советский Союз был заклеймен как прирожденный агрессор. Он устанавливал коммунистические правительства в центральной и восточной Европе. Триумфальная Красная Армия была готова и способна покорить и Западную Европу по первому приказу Сталина, стремившегося к тому, чтобы коммунизм восторжествовал во всем мире. Однако "мы", особенно США и Великобритания, хорошо выучили один болезненный урок - бессмысленно искать взаимопонимания с диктаторами-"экспансионистами". Мы посчитали себя обязанными возразить Сталину "железным кулаком", если использовать термин президента Трумэна (Truman).
Это была манихейская доктрина, самой привлекательной чертой которой была ее простота. Однако подразумевавшаяся в ней военная угроза была невероятной. Если бы русские, чьи земли были опустошены войной, вторглись на запад, им пришлось бы отчаянно сражаться, чтобы достигнуть побережья Ла-Манша. В Великобританию шла бы бесконечным потоком военная помощь из США, которая сделала бы вторжение практически безнадежным. Даже если бы Советы, игнорируя факт наличия атомной бомбы, вопреки всему вторглись в Европу, им пришлось бы лицом к лицу столкнуться с непримиримым противником в лице Соединенных Штатов. Это была бы война, которую заведомо невозможно выиграть. Короче говоря, Советы не представляли реальной военной опасности. А Сталин не был безумцем.
Он также не был беззаветным сторонником идеи торжества коммунизма во всем мире. Больше всего на свете он стремился удержаться у власти и управлять Россией посредством массового террора. Сталин долгое время выступал против идеи мировой революции. Он порвал с Троцким и выдвинул концепцию построения "социализма в отдельно взятой стране". Поощрялась деятельность иностранных компартий в пределах своих стран. Однако Сталин никогда не говорил о том, что они должны основывать конкурентоспособные коммунистические правительства. Югославия и Китай стали хорошим примером, продемонстрировавшим опасности соперничества между коммунистическими странами.
Холодная война началась, поскольку Россия не хотела допустить, чтобы Польша была независимой. Сталин был вынужден нарушить ялтинские соглашения. Рузвельт (Roosevelt) и Черчилль (Churchill) потребовали, чтобы Польше позволено было иметь "свободное" и "дружественное России" правительство. Это была нечестная формулировка. Ведь еще совсем недавно в 20-е годы обе страны находились в состоянии войны. Ни одно свободно избранное польское правительство не могло бы быть дружественным по отношению к СССР. Кроме того, как Сталин отметил в Ялте, в течение 26 лет Германия дважды нападала на Россию именно через Польшу. Эти нападения имели гибельные последствия. Нападение, совершенное в 1941 году, унесло жизни 20 миллионов россиян. Любое послевоенное российское правительство, коммунистическое, царское или социал-демократическое, настаивало бы на эффективном контроле если не над обширными территориями в восточной Европе, то хотя бы над территорией Польши, которая рассматривалась бы в качестве буферной зоны, гарантирующей от новых нападений.
Крестоносец холодной войны Гарри Трумэн стал президентом в апреле 1945 года. Его соратники, среди которых был воинственный адмирал Лихи (Leahy), убедили его, что он должен начать с агрессивных шагов. В мае Черчилль сказал министру иностранных дел Энтони Идену (Anthony Eden), что американцам следует отойти от ранее оговоренных позиций. По его словам, должна произойти "проба сил" пока союзники все еще сильны в военном отношении. Иначе остается "очень мало шансов" предотвратить третью мировую войну.
В речи Черчилля о железном занавесе, произнесенной в марте 1946 года в Фултоне, штат Миссури, прозвучала фраза доктора Геббельса (Goebbels), предупреждающая о той же самой красной опасности. Эта фраза отражала взгляд великого воина на советскую угрозу. При этом неудивительно, что и русские расценили ее как угрозу. Имея в виду новые "тирании", Черчилль сказал: "В нынешнее время, когда трудности так многочисленны, наш долг не вмешиваться силой во внутренние дела других стран". При этом неизбежно напрашивался вывод о том, что придет время, когда трудности не будут столь многочисленными.
До этого в октябре Трумэн занял агрессивную позицию по отношению к России. Он говорил о 12 пунктах, которыми, по его словам, будет руководствоваться американская политика, кроме всего прочего, речь шла и о важности открытия свободных рынков. Эта программа должна была основываться на "справедливости". Она не предусматривала "компромиссов со злом". Поскольку половина этих пунктов была нацелена на советское присутствие в восточной Европе, враг, которого он имел в виду, был очевиден. Трумэн добавил, что никому не будет позволено вмешиваться в политику США в Латинской Америке.
Таким образом, вмешательство СССР в дела стран, жизненно важных для ее безопасности, было злом. Однако исключительное господство США в их собственной сфере влияния было оправдано. В любом случае, программа, основанная на "бескомпромиссном отношении ко злу" - это противоречащая здравому смыслу наивная основа внешней политики, обрекающая страну на постоянную войну. (Возможно, как свидетельствует война против терроризма, что это капиталистический вариант троцкизма). Атлантическая Хартия 1941 года была еще одним примером нелепицы. Эта хартия провозгласила, что страны могут свободно выбирать свои собственные правительства. Позже Черчилль объяснил, что это право неприложимо к Британской империи. Молотов поинтересовался, что Британия намеревается делать с Испанией. Испания - это совсем другое дело, - настаивал Черчилль.
Несмотря на сотрудничество в годы войны, враждебность Черчилля по отношению к Советскому Союзу была застарелой. В 1918 году он предлагал вновь вооружить побежденную Германию, чтобы ее можно было использовать в рамках большого альянса в случае похода на Москву. Он же поддержал интервенцию союзнических сил во время Гражданской войны в России. Еще более важной была его позиция времен Великой Отечественной войны, заключавшаяся в том, что Германию не следует полностью разоружать, поскольку она при случае может пригодиться против России. Москва также подозревала, и не без причины, что некоторые британские политики надеялись умиротворить Гитлера, чтобы развязать ему руки для нападения на Россию.
На этом фоне нет ничего удивительного в том, что реакция советской стороны была нервной и подозрительной. Запад же не делал практически никаких шагов, чтобы смягчить эти опасения. Наоборот, он занял воинственную позицию по отношению к воображаемой военной и политической угрозе со стороны экономически разрушенной и опустошенной войной России. Тот факт, что холодная война продолжилась и после смерти Сталина, не доказывает, как считают некоторые эксперты, неизменность глобальных амбиций СССР. Вторжение в Венгрию в 1956 году и в Чехословакию в 1968 году было жестоким, однако оно было осуществлено в целях защиты буферной зоны Москвы. То же самое можно сказать и о вторжении советских войск в Афганистан в 1980 году (в результате которого, не без помощи ЦРУ, появился на свет режим Талибан). Ни в одном из этих случаев речь не шла о территориальных угрозах по отношению к Западу.
В те времена даже Эйзенхауэр (Eisenhower), по всей видимости, противоречиво относился к холодной войне, предупреждая о законных интересах "военно-промышленного комплекса". В годы его президентского правления внешней политикой США заправляли помешанные крестоносцы вроде Джона Фостера Даллеса (John Foster Dulles). Последователи воинственного подхода Даллеса играли видную роль, особенно при Рейгане (Reagan), вплоть до самого распада Советского Союза.
Ревизионистские взгляды на холодную войну периодически возрождаются в США, хотя зачастую причиной этому служат социалистические симпатии авторов (в чем меня всегда было трудно заподозрить). В Великобритании ревизионистские взгляды не находили большого числа сторонников.
Безусловно, можно понять, почему лишь немногие на Западе хотят ниспровергнуть эти ортодоксальные взгляды. Если бы это произошло, то вся величественная доктрина послевоенной политики рухнула. Быть может, тяжелое бремя послевоенного перевооружения было излишним, потому что трансатлантический союз скорее подвергал нас опасности, чем защищал от нее? Быть может, мир балансировал на грани катастрофы, потому что у западных лидеров послевоенного времени, особенно в Вашингтоне, не хватало воображения, ума и понимания? Ответ будет мрачным, но это так.
Эндрю Александер, ведущий рубрики Daily Mail, пишет книгу о холодной войне. Более подробная версия этой статьи будет опубликована в новом выпуске the Spectator
Оригинал публикации: The Soviet threat was a myth
Во время долгой и не столь желанной поездки в Дамаск изучая дневники и мемуары ключевых политических фигур того времени, я осознал, что ортодоксальный взгляд на холодную войну, как на смертельную борьбу между Добром (Британия и Америка) и Злом (Советский Союз), которого я придерживался, был серьезным заблуждением. В действительности, как почти наверняка рассудит история, это был один из самых ненужных конфликтов всех времен и, безусловно, самый опасный из них.
Холодная война началась спустя месяцы после окончания Второй мировой войны, когда Советский Союз был заклеймен как прирожденный агрессор. Он устанавливал коммунистические правительства в центральной и восточной Европе. Триумфальная Красная Армия была готова и способна покорить и Западную Европу по первому приказу Сталина, стремившегося к тому, чтобы коммунизм восторжествовал во всем мире. Однако "мы", особенно США и Великобритания, хорошо выучили один болезненный урок - бессмысленно искать взаимопонимания с диктаторами-"экспансионистами". Мы посчитали себя обязанными возразить Сталину "железным кулаком", если использовать термин президента Трумэна (Truman).
Это была манихейская доктрина, самой привлекательной чертой которой была ее простота. Однако подразумевавшаяся в ней военная угроза была невероятной. Если бы русские, чьи земли были опустошены войной, вторглись на запад, им пришлось бы отчаянно сражаться, чтобы достигнуть побережья Ла-Манша. В Великобританию шла бы бесконечным потоком военная помощь из США, которая сделала бы вторжение практически безнадежным. Даже если бы Советы, игнорируя факт наличия атомной бомбы, вопреки всему вторглись в Европу, им пришлось бы лицом к лицу столкнуться с непримиримым противником в лице Соединенных Штатов. Это была бы война, которую заведомо невозможно выиграть. Короче говоря, Советы не представляли реальной военной опасности. А Сталин не был безумцем.
Он также не был беззаветным сторонником идеи торжества коммунизма во всем мире. Больше всего на свете он стремился удержаться у власти и управлять Россией посредством массового террора. Сталин долгое время выступал против идеи мировой революции. Он порвал с Троцким и выдвинул концепцию построения "социализма в отдельно взятой стране". Поощрялась деятельность иностранных компартий в пределах своих стран. Однако Сталин никогда не говорил о том, что они должны основывать конкурентоспособные коммунистические правительства. Югославия и Китай стали хорошим примером, продемонстрировавшим опасности соперничества между коммунистическими странами.
Холодная война началась, поскольку Россия не хотела допустить, чтобы Польша была независимой. Сталин был вынужден нарушить ялтинские соглашения. Рузвельт (Roosevelt) и Черчилль (Churchill) потребовали, чтобы Польше позволено было иметь "свободное" и "дружественное России" правительство. Это была нечестная формулировка. Ведь еще совсем недавно в 20-е годы обе страны находились в состоянии войны. Ни одно свободно избранное польское правительство не могло бы быть дружественным по отношению к СССР. Кроме того, как Сталин отметил в Ялте, в течение 26 лет Германия дважды нападала на Россию именно через Польшу. Эти нападения имели гибельные последствия. Нападение, совершенное в 1941 году, унесло жизни 20 миллионов россиян. Любое послевоенное российское правительство, коммунистическое, царское или социал-демократическое, настаивало бы на эффективном контроле если не над обширными территориями в восточной Европе, то хотя бы над территорией Польши, которая рассматривалась бы в качестве буферной зоны, гарантирующей от новых нападений.
Крестоносец холодной войны Гарри Трумэн стал президентом в апреле 1945 года. Его соратники, среди которых был воинственный адмирал Лихи (Leahy), убедили его, что он должен начать с агрессивных шагов. В мае Черчилль сказал министру иностранных дел Энтони Идену (Anthony Eden), что американцам следует отойти от ранее оговоренных позиций. По его словам, должна произойти "проба сил" пока союзники все еще сильны в военном отношении. Иначе остается "очень мало шансов" предотвратить третью мировую войну.
В речи Черчилля о железном занавесе, произнесенной в марте 1946 года в Фултоне, штат Миссури, прозвучала фраза доктора Геббельса (Goebbels), предупреждающая о той же самой красной опасности. Эта фраза отражала взгляд великого воина на советскую угрозу. При этом неудивительно, что и русские расценили ее как угрозу. Имея в виду новые "тирании", Черчилль сказал: "В нынешнее время, когда трудности так многочисленны, наш долг не вмешиваться силой во внутренние дела других стран". При этом неизбежно напрашивался вывод о том, что придет время, когда трудности не будут столь многочисленными.
До этого в октябре Трумэн занял агрессивную позицию по отношению к России. Он говорил о 12 пунктах, которыми, по его словам, будет руководствоваться американская политика, кроме всего прочего, речь шла и о важности открытия свободных рынков. Эта программа должна была основываться на "справедливости". Она не предусматривала "компромиссов со злом". Поскольку половина этих пунктов была нацелена на советское присутствие в восточной Европе, враг, которого он имел в виду, был очевиден. Трумэн добавил, что никому не будет позволено вмешиваться в политику США в Латинской Америке.
Таким образом, вмешательство СССР в дела стран, жизненно важных для ее безопасности, было злом. Однако исключительное господство США в их собственной сфере влияния было оправдано. В любом случае, программа, основанная на "бескомпромиссном отношении ко злу" - это противоречащая здравому смыслу наивная основа внешней политики, обрекающая страну на постоянную войну. (Возможно, как свидетельствует война против терроризма, что это капиталистический вариант троцкизма). Атлантическая Хартия 1941 года была еще одним примером нелепицы. Эта хартия провозгласила, что страны могут свободно выбирать свои собственные правительства. Позже Черчилль объяснил, что это право неприложимо к Британской империи. Молотов поинтересовался, что Британия намеревается делать с Испанией. Испания - это совсем другое дело, - настаивал Черчилль.
Несмотря на сотрудничество в годы войны, враждебность Черчилля по отношению к Советскому Союзу была застарелой. В 1918 году он предлагал вновь вооружить побежденную Германию, чтобы ее можно было использовать в рамках большого альянса в случае похода на Москву. Он же поддержал интервенцию союзнических сил во время Гражданской войны в России. Еще более важной была его позиция времен Великой Отечественной войны, заключавшаяся в том, что Германию не следует полностью разоружать, поскольку она при случае может пригодиться против России. Москва также подозревала, и не без причины, что некоторые британские политики надеялись умиротворить Гитлера, чтобы развязать ему руки для нападения на Россию.
На этом фоне нет ничего удивительного в том, что реакция советской стороны была нервной и подозрительной. Запад же не делал практически никаких шагов, чтобы смягчить эти опасения. Наоборот, он занял воинственную позицию по отношению к воображаемой военной и политической угрозе со стороны экономически разрушенной и опустошенной войной России. Тот факт, что холодная война продолжилась и после смерти Сталина, не доказывает, как считают некоторые эксперты, неизменность глобальных амбиций СССР. Вторжение в Венгрию в 1956 году и в Чехословакию в 1968 году было жестоким, однако оно было осуществлено в целях защиты буферной зоны Москвы. То же самое можно сказать и о вторжении советских войск в Афганистан в 1980 году (в результате которого, не без помощи ЦРУ, появился на свет режим Талибан). Ни в одном из этих случаев речь не шла о территориальных угрозах по отношению к Западу.
В те времена даже Эйзенхауэр (Eisenhower), по всей видимости, противоречиво относился к холодной войне, предупреждая о законных интересах "военно-промышленного комплекса". В годы его президентского правления внешней политикой США заправляли помешанные крестоносцы вроде Джона Фостера Даллеса (John Foster Dulles). Последователи воинственного подхода Даллеса играли видную роль, особенно при Рейгане (Reagan), вплоть до самого распада Советского Союза.
Ревизионистские взгляды на холодную войну периодически возрождаются в США, хотя зачастую причиной этому служат социалистические симпатии авторов (в чем меня всегда было трудно заподозрить). В Великобритании ревизионистские взгляды не находили большого числа сторонников.
Безусловно, можно понять, почему лишь немногие на Западе хотят ниспровергнуть эти ортодоксальные взгляды. Если бы это произошло, то вся величественная доктрина послевоенной политики рухнула. Быть может, тяжелое бремя послевоенного перевооружения было излишним, потому что трансатлантический союз скорее подвергал нас опасности, чем защищал от нее? Быть может, мир балансировал на грани катастрофы, потому что у западных лидеров послевоенного времени, особенно в Вашингтоне, не хватало воображения, ума и понимания? Ответ будет мрачным, но это так.
Эндрю Александер, ведущий рубрики Daily Mail, пишет книгу о холодной войне. Более подробная версия этой статьи будет опубликована в новом выпуске the Spectator
Оригинал публикации: The Soviet threat was a myth