Александра Пашутина на съемках арестовали, а Михаил Глузский считал себя клоуном

Мы заканчиваем публикацию отрывков из личных дневников известного молдавского кинорежиссера Василия Брескану, создателя «Деревянной пушки» (начало в «Комсомолке» за 14 и 21 июня). Сам Василий Кириллович называет свои короткие рассказы миниатюрами. Они посвящены великим советским актерам, с которыми кинорежиссера сводила судьба. Эльзу Леждей одну оставили на всю ночь в лесу Госкино утвердило ее сразу и без оговорок в моем первом полнометражном фильме «Последний форт». А играла она некую фрау Блаумер, чистокровную немку, которая вела свою непримиримую внутреннюю войну с горсточкой советских солдат, занявших ее замок. Но надо же, первые съемки с ней в Калининграде не приносили удовлетворения ни мне, как режиссеру, ни актрисе. - Знаете что, - сказала Леждей вечером в гостинице. - Скажите вашему водителю, чтобы он отвез меня прямо сейчас километров за пятьдесят от города, в чистое поле, и оставил меня там на всю ночь! - Вас? Одну?! Но это же… безумие! - Вот-вот, именно это и нужно… Договорились заранее и с директором фильма, и с водителем, что отвезут нашу дорогую актрису совсем недалеко от Калининграда, но в такое место, где огни города не видны. К тому же срочно назначили «невидимого» сопровождающего в лице одного из наших администраторов – парня недюжинной силы, которого боялись все вокруг… - Учти, - предупредил директор картины, - если что случится с актрисой, да еще такой известной, нам с тобой хана!.. На следующий день рано утром недалеко от нашей гостиницы остановился пригородный автобус, из него бойко выпрыгнула женщина в крестьянской косынке на голове, в замызганном грязью и прилипшей травой некогда приличном платье и с туфлями в руках… Никто бы не узнал в ней любимую актрису! А следом появился и наш «невидимый» администратор. Пока Эльза принимала душ и приводила себя в порядок, мы с директором картины расспрашивали администратора о его ночном бдении и приключениях актрисы. - Э, если б только можно было ночью ее снимать там, в поле! – начал он. – Вначале, пока окончательно не стемнело, Эльза Ивановна долго стояла на обрыве над рекой, у меня холодок пробежал по спине, когда подумал, а что, если она специально приехала, чтобы свести счеты с жизнью? Я подполз к ней еще ближе, на всякий случай… И продолжал наблюдать, лежа в высокой траве. Вдруг она медленно опустилась на том месте, где стояла, будто ноги у нее отнялись, и закрыла лицо руками. Был ветер, и я не мог слышать, что она там шептала, но определенно плакала: только спина ее изредка вздрагивала. А потом оглянулась вокруг, встала и побежала вдоль берега реки… Когда начало смеркаться, так засуетилась, долго искала выход к шоссе и подошла совсем близко к оборванным проводам высокого напряжения, которые валялись в мокрой траве. Тут я как рявкнул из-за дерева: «Стой, говорю!! Ты что, не видишь, там провода валяются на земле!» «Это кто?!» - она так испугалась, ужасно. «Это я, сторож здесь!». «Да? Сторож?.. – она была в отчаянии. – Эй, сторож, вы хоть скажите, автобусы здесь курсируют? Я заблудилась, а мне в Калининград срочно надо…» Чтобы не выдать себя, я ей объяснил издалека, как до шоссе дойти. А когда подошел автобус, незаметно для нее юркнул в переднюю дверь – она вошла через заднюю!.. - …И как же ночной поход, Эльза Ивановна? – поинтересовался я потом. - Превосходно! Я вернулась вся пространством и временем полная, как сказал поэт… Теперь у меня все получится, что хоть на «Оскара» выставляй! - А на душе-то как? Светло? - Еще бы! Одной в чистом поле, далеко от суеты да еще ночью – это что-то значит… - Знаешь, - неожиданно перешла она на ты и уже шепотом продолжила: - Ощущение такое… будто переспала с очень хорошим мужчиной!.. Только позже я узнал, что будучи в то время женой режиссера Наумова, Леждей была без памяти влюблена в сына московского художника Мессерера… Так что ее неожиданная эскапада ночью в поле имела под собой и такое объяснение… Александр Филиппенко: «В России надо жить долго. Очень долго!» Признаться, редко с кем из актеров работалось так легко, как с Сашей Филиппенко. Филиппенко - актер прирожденный, в нем никогда нет ощущения «сделанности». И такой внутренне пластичный! А утверждали Филиппенко на роль Маринеско очень долго! (фильм «О возвращении забыть» или первоначально «Личный враг фюрера»). Уж кого только Госкино СССР не предлагало – от Меньшова до Ланового и Филатова (чувствуете диапазон?). Я настаивал только на двух: либо Михалков Никита, либо, скорее всего, – Александр Филиппенко. - Вы - сумасшедший? – все твердило руководство… - Филиппенко играет ну… в основном кого? Бандитов! Вы же не хотите, чтобы такой известный подводник… - Отчего же? В какой-то мере на войне все становятся бандитами… Наша «война» с Госкино (считай, с Главным политуправлением СА и ВМФ) окончилась утверждением Филиппенко на роль. Одно только было условие: чтобы Филиппенко выглядел «менее бандитом» ( а ходил он тогда и снимался бритоголовым!), потрудитесь сделать ему «благородный» парик. Наступил первый съемочный день, нам предстояли съемки в натуральной субмарине в городе Балтийск. Вот мы едем автобусом к пирсу, погода мрачная: низкие тучи, сыплет дождик. Я сижу рядом с Филиппенко и, не глядя на его белокурый парик, улавливаю некую тревогу в душе актера – уже не смятение, как часом раньше… - Василь!.. Что-то не нравится? – спрашивает он. - Да. Не нравится, даже очень, твой парик! Словно педик какой-то, а ну сними его… Художник-гример Раиса Ивановна в панике. – Вы что, издеваетесь?! Я три часа готовила актера! Волосок к волоску, нет – это … - и заплакала. - Вы же знаете, что Госкино не пропустит!.. - Будешь сниматься таким, каков есть – бритоголовым, - решительно заявляю Филиппенко. Он – водителю автобуса: - Стоп, машина! (на манер команды на подводной лодке) И мне: - Ты берешь это на себя?! - Да. - Ну-у и дела… Так тебя сожрут с потрохами за это! - Кто сожрет? - Кто, кто – Политуправление, мой мальчик! Оно!! Струхнул я, что и говорить… Автобус остановился, все вышли покурить возле леса. - Вот что, - говорю Филиппенко, - я свое решение менять не собираюсь: будешь сниматься все время в пилотке, а главную сцену, когда Маринеско дает команду атаковать немецкий лайнер с двумя тысячами подводников на борту со стороны берега – эту сцену мы и снимем без пилотки, это будет круто!.. - Ладно, черт с тобой, - махнул рукой Филиппенко. Плюхнулся на сиденье и втянул голову в плечи. - Вот, я думаю… Наступит ли когда-нибудь время, когда эти дилетанты не будут вмешиваться в наши дела? Не знаю, не знаю… - Наступит, Саша! Наступит. Не пройдет и двести пятьдесят – максимум триста годков, и мы с тобой не узнаем Россию… Ухмыльнулся моему оптимистичному прогнозу, а, когда уже тронулись в путь, сказал: - Ты чертовски прав, Василь… в России надо жить долго!.. И в нем вдруг проснулся ребенок, который есть в каждом. Спустя пару минут озорно затянул вместе со Славой Мадан (позже стал министром культуры в Молдове), который играл сигнальщика на подводной лодке, удивительную песенку, так и не вошедшую в картину: «…Тогда он сказал медсестре Марии, когда наступил рассвет…» Александр Пашутин в Балтийске разгуливал в форме гитлеровского подводника Однажды нам на целых три дня запретили съемки «О возвращении забыть» в Балтийске. Те, кто знакомы с кинопроизводством, поймут, что это катастрофа! Да и как можно было снимать, если четверо из актеров во главе с Пашутиным загремели не в вытрезвитель – это куда еще ни шло – а, представьте, в военную комендатуру! А дело было так. После просмотра первого отснятого материала в штабе Балтийского флота, окрыленные успехом, четверо актеров решили малость расслабиться, но довольно оригинальным способом. Каким-то образом они уговорили ассистента художника по костюмам, быстренько переоделись в мундиры высших чинов гитлеровского военно-морского флота, захватили еще пистолеты и кортики – и для начала посетили ресторан! Излишне говорить, какую реакцию они вызвали у окружающих. Затем все отправились на танцы. Вот там-все и началось! Девушек было много, а высших морских чинов Германии, как я уже сказал, лишь четверо. Решено было взять с собой (неизвестно куда?) десять – двенадцать девиц. Гулять, так гулять! Однако на улицу вышло и несколько местных парней, после чего началась потасовка. Тогда наши актеры пустили в ход свое оружие – пистолеты! Стали стрелять, куда попало! Местные парни и с ними несколько девушек убежали, так и не сообразив, что жертв никаких не может и быть, потому как актеры стреляли холостыми патронами, как принято на съемках. Тут подъехало несколько милицейских машин, надели на всех наручники и отвезли в неизвестном направлении. Только потом мы узнали, что милиция передала их военной комендатуре… Ну, я и спросил однажды Пашутина, уже месяц спустя после этого происшествия, как, мол, супруга относится к его любвеобильной натуре, в чем мы убедились за четыре месяца съемок. – А-а… Как она относится? Очень просто. Она же знает, что мне нравятся все женщины! Нет, я не из тех чудиков, которые хотят соединить всех женщин в одну – идеальную, - решительно нет: мне все они нравятся по отдельности… У меня жена вовсе не ревнивая. Это я - ого-го!.. А она, между прочим, очень мудрая. Знаете, каждый раз после моих похождений, если узнает, конечно, – всегда делает вид, что ничего не случилось. «Все прекрасно, говорит, все замечательно! Я снова обрела своего муженька…» Помолчал. Затем, почти резко: - Ну, а что я могу с собой поделать? Я такой, а умная женщина всегда соображает, что нельзя требовать от яблонь апельсинов! Михаил Глузский: «Меня используют как презерватив!» Подмосковное Болшево, Дом творчества кинематографистов. Почти каждый год здесь проходили семинары, лекции, показы самых интересных фильмов. Сюда приезжали великие актеры, известные кинокритики, драматурги и режиссеры. Известное дело, люди чаще всего открывают свои души за рюмочкой крепенького… Так что по неписаному закону, как только приближался вечер, во всех направлениях, где были «точки», воинственно устремлялась через лес вся кинематографическая рать, чтобы затем запереться по номерам и отвести душу со знакомыми, друзьями. Так было и в тот вечер в просторном номере народного артиста Глузского. Началось с анекдотов – самых разных, а по мере наступления сумерек в мозгах – все более откровенных, зачастую пошлых. - Да бросьте вы, - насупился Михаил Андреевич. – Лично я считаю, что рассказывать анекдоты - это остроумие тех, у кого его нет... - Вот-вот, индульгенции в вас мало, Михал Андреич! – ввернул, кажется, кинокритик Ханютин. - Милости, то есть, а посему многие вас не любят, вы уж простите… - Что поделаешь, - безнадежно развел руками Глузский, после чего опрокинул полную рюмку коньяка. - Согласен, согласен стократно! - прищурил глаза, губы слегка искривились в известной его саркастической улыбке. И вдруг резко, жестко: - Но есть нечто, что даже самому богу не под силу!.. Он тоже не может всем понравиться! Вот вы все судите об актере по его сыгранным ролям. А что, если он вовсе не такой? Что, если его используют из фильма в фильм как презерватив?.. Тогда он и превращается в такого… эпатажного клоуна, как я, который в свое удовольствие развлекает публику, зачастую бесплатно, потому что я лично не считаю платой то, что получаю! Увы, мои дорогие, снимался я более чем в ста фильмах, а свою роль еще не сделал! Но вместо того, чтобы пожелать актеру в дальнейшем исполнить свою «лебединую песню», кто-то произнес в тишине: - Актер всегда остается кладбищем несыгранных ролей! - А вы, молодой человек, видели чижиков в клетке? Ну, как они себя ведут?.. – язвительно спросил вдруг Глузский того, с « кладбищем несыгранных ролей». - Верно! Они постоянно щебечут, им приятно все вокруг, они бесконечно довольны и, возможно, рассказывают друг другу анекдоты, - они и не помышляют куда-то улететь!.. Зачем? Ведь все прекрасно! А теперь представь себе орла в клетке!.. (тут невольно Глузский пару раз ударил себя в грудь кулаком) В клетке у орла мрачный взор, ему до того неуютно, он же хочет в небо!.. Казалось, Михаил Андреевич готов был расплакаться: - Жизнь – тяжкое бремя для тех, у кого есть крылья… И чем крылья шире, тем тяжелее тому жить. А я стою ко всему спиной, я не воспринимаю все это всерьез по той простой причине, что иначе и в сумасшедший дом можно угодить… Поживем еще малость – увидим! Авось что-то изменится… Хотя вряд ли... Подготовил Леонид РЯБКОВ. leonidas@kp.md