Идеологии и утопии: вчера, сегодня, завтра

Вскоре после краха СССР американский философ Фрэнсис Фукуяма написал книгу, сразу ставшую знаменитой, – «Конец истории и последний человек» (1992). В ней он провозгласил, что распространение либеральных демократий во всем мире может стать окончательной формой правления и свидетельствовать о конечной точке социокультурной эволюции человечества. Идея о конце истории тогда порадовала многих, особенно представителей западного мира, для которых она стала важнейшим аргументом своей исторической правоты, обоснованием необходимости и дальше идти по тому же пути. Однако ни ученый, ни его последователи тогда не осознали, что на самом деле до конца истории еще далековато, а она вступает в другую, не менее, а может быть, и более драматическую стадию. Хотя в тот момент в это совершенно не верилось. И тем не менее это случилось. Началась эра глобализации.

Отбор и отбраковка

Но прежде чем размышлять о глобализации, целесообразно понять смысл этого явления. Глобализация есть стремление сорвать все оковы с развития. Это новый и очередной этап восхождения человека к свободе путем устранения национальных особенностей, создание единого всепланетарного пространства без границ. И как апофеоз – появление единого человечества, не разделенного на нации, племена и народы, имеющего единое мировоззрение. Это действительно конец истории, вот только до него еще надо добраться. А путь предстоит не только тяжелый, но и долгий. В этом плане для характеристики нынешней ситуации очень подходит название известного философского труда Карла Поппера «Открытое общество и его враги». Глобализация – это новый этап создания на Земле открытого общества. И у него действительно есть свои враги, причем их становится все больше, и они делаются все более сильными.

Сегодня мы находимся на первом этапе глобализации. Англосаксонская модель цивилизации сегодня выступает в качестве модели глобального мира. Она является двигателем всего процесса. Такой приз она получила за выдающиеся достижения, за то, что оказалась на переднем крае мирового прогресса как с точки зрения технологий, так и с точки зрения общественных отношений.

Но это не означает, что окончательный формат глобализации окажется именно таким, – нет, она будет еще много раз видоизменяться. Англосаксонский мир является лишь проводником этих процессов на данном этапе, но вовсе не дает их окончательный вариант. Безусловно, сегодня он навязывает планете свое видение глобализации. Но и ее форма, и ее содержание будут неизбежно меняться, она будет втягивать элементы и огромные фрагменты других культур. Более того, в каком-то смысле уже выстраивается очередь внести в глобализацию свою лепту, каждая культура желает, чтобы в ней присутствовали ее достижения, ценности, традиции. И сейчас происходит отбор того, что войдет, а что будет отбраковано. И надо сказать, что битва идет весьма напряженная, ее градус только повышается.

Процесс этот очень тяжелый, трудный и даже кровавый, он сопряжен с множеством конфликтов и даже войн. Кто получит преимущество, сказать невозможно. Запущен процесс создания единой человеческой культурной общности. Но вот какой она будет в окончательном варианте? Борьба идет более чем серьезная, на кону – будущее человечества. Очень важно, чтобы в новую модель вошли действительно высшие культурные достижения. Например, вряд ли пойдет на пользу, если в основу моральных ценностей будет положен шариат. Но именно об этом мечтают сотни миллионов мусульман. Легко себе представить, какая предстоит битва, – точнее, она уже активно идет.

Биполярность в однополярном мире

Сегодня уже можно говорить об определенном кризисе нынешнего этапа глобализации. Она стала во многом возможной благодаря гигантскому рывку в IT-технологиях. Мы видим, как злоупотребляют этими возможностями. Причем разные силы двигаются каждая в своем направлении: спецслужбы, армии, финансовые структуры, средства массовой информации и, конечно, правительства. Каждая из них действует в пределах своего могущества, возможностей и цивилизованности.

Монетарная основа глобального мира базируется на долларе, но сегодня она подходит к границе возможностей американской валюты.

Европейская цивилизация в ее расширенном варианте освоила всю планету, по крайней мере, проникла во все ее части. Это привело к небывалой коммерциализации всех видов человеческой деятельности и всех отношений, от общественных до личных. И противники глобализации ставят это ей в вину.

Парадокс глобализации в том, что это путь к единому, однополярному миру, но на этом пути происходит усиление биполярности. Страны и народы очень неохотно и болезненно расстаются со своей национальной уникальностью, перед историческим концом этой уникальности всячески ее подчеркивают и усиливают. Возникает многослойный конфликтный узел, разрубить который даже мечом пока нереально. Он будет ослабевать, но это будет происходить долго и мучительно.

Англосаксонская модель предполагает глобализацию как глобальную демократию и как один мировой рынок, не имеющий таможен и границ. По сути дела, это означает полное господство промышленного и финансового капитала. Не стоит воспринимать этот тезис в качестве сугубо негативного; на самом деле он имеет множество водоразделов, где положительные и отрицательные стороны соперничают друг с другом. Проблема тут в другом – в гигантском неравномерном развитии человечества. Наряду с передовыми странами есть страны и народы, находящиеся на примитивных стадиях развития. Но самое большое противоречие – между развитыми и слаборазвитыми экономиками. При глобализации, то есть полной открытости, слаборазвитые экономики практически не имеют шансов ни на какое развитие. Уже сейчас в том же Евросоюзе сильные экономики оккупируют рынки слабых в экономическом отношении стран, не оставляя им шансов на позитивный ход событий.

Некоторые аналитики полагают, что глобализация подходит к концу и на смену ей идет регионализация. Это глубоко ошибочное представление. Смысл регионализации – в том, чтобы, объединившись, вместе входить в глобализированный мир более сильными, более конкурентоспособными. Это вполне адекватная реакция на глобальные вызовы, так как глобализация выгодна в конечном итоге всем, но на данном этапе самым мощным государствам.

Если раньше наличие границ вызывало конфликты, то при глобализации конфликты вызывает стирание границ. Люди начинают чувствовать себя беззащитными перед монстром глобализации, мир становится чересчур большим, он требует от человека не племенного, регионального или странового сознания, а иного, вселенского. И пока очень мало людей, наделенных им. Человечеству предстоит большая работа по изменению сознания, приведению его в соответствие с новыми реалиями. А нам ли не знать, насколько тяжела эта задача, как трудно даются любые перемены в психике?

И здесь следует, наконец, обратиться к главной мысли Сэмюеля Хантингтона, которая вызвала столько споров на Западе. С его точки зрения, единая мировая цивилизация – это миф. Все, что мы имеем от начала истории, – это несколько цивилизаций, которые не сливаются друг с другом, и никакой конвергенции между ними его теория не предполагает. Сегодня стало очевидно, что единая мировая цивилизация существует; более того, ее формирование происходит как никогда быстро и активно. Но при этом чем быстрее и активнее идет этот процесс, тем больше противоречий он выявляет.

Глобализация ведет к еще одному болезненному последствию. Она делает ненужной национальную идею, подрывает основы национальной идентичности. А вокруг нее крутятся значимые интересы, задействованы люди и организации, на ней заточены исторические и политические процессы. Для многих утрата национальной идеи означает утрату смысла собственного существования и смысла существования своей страны и нации. Это приводит к активизации поиска национальных идей (в последние десятилетия несколько утихшего), к вспышкам национального сепаратизма даже в благополучных обществах.

Само собой, Россия никак не могла остаться в стороне от этой тенденции; более того, она совсем не прочь возглавить это движение. Беда в том, что в эпоху глобализации национальная идея должна соответствовать уровню и размаху идеи глобальной. Иначе она проиграет ей в пух и прах.

Но есть и другой вариант: раз невозможно придумать такую идею, нужно маленькую идею раздуть до размера большой. От этого она не становится больше по своему существу и потенциалу, зато с ней можно выходить на мировую арену. Или прямо наоборот: появляется обоснование для того, чтобы закрыть страну от проникновения чуждых веяний. В закрытом пространстве маленькая, убогая идея обычно кажется большой и великой. Тут работает эффект замкнутого пространства.

Второй способ – географическая и политическая экспансия маленькой национальной идеи. Если, например, концепцию русского мира распространить на все страны, где живут хотя бы пятеро русских, она станет всемирной. И будет способна потягаться с идеей глобализации. Давно известно: чем абсурдней идея, тем более широкого она требует распространения. Если эта идея локальна, то может не произвести впечатления, может даже получить статус нелепой или глупой. Но если она расползется по огромной территории, то приобретает совсем иное наполнение и притяжение.

Как это ни странно звучит, но глобализация ускоряет деградацию стран, которым не удалось оседлать глобализационную волну. Это вызывает у них сильную негативную реакцию. Они обращаются к идеям и традициям прошлых времен, якобы более нравственных и чистых, выставляют их, словно щит, для защиты от атак современности. Это в полной мере относится к арабским и вообще мусульманским обществам, это же относится и к России, которая внутренне все больше сближается не с развитым, а с законсервированным миром.

Низкий утопизм

Глобализация как общемировая идея вроде бы должна быть особенно близка России, так как именно русская мысль всегда ставила вопрос о всеединстве человечества. И если бы Россия заняла вакантное место идеолога глобализма, то, кроме немалых политических дивидендов, нашла бы еще и идеологию, которую так трагично и долго искала.

Однако в реальности все обстоит намного сложней и печальней. Философская мысль России действительно выдвинула идею соборности, общего дела для всего человечества. Но, как ни странно, эта идея не только не входит в основную канву глобализации, но и противоречит ей. Русская соборность носит чрезмерно абстрактный характер, ее можно назвать высоким утопизмом. (О низком утопизме поговорим чуть ниже.) Она чрезмерно отвлечена от реальной действительности, это чистая идея. Введенная русским философом Алексеем Хомяковым, подхваченная и развитая в XIX веке славянофилами, она представляет собой, по сути дела, комплекс морально-этических норм, которые отрицают индивидуализм, осуждают стремление отдельной личности противопоставить себя обществу. Соборность отвергает «личное счастье», утверждая, что «быть счастливым в одиночестве невозможно». Все это имело свое логическое завершение и кончилось более чем печально. По словам Николая Бердяева, в русском коммунизме вместо соборности восторжествовал безликий коллективизм. Я бы еще добавил: жестокий и невероятно ограниченный.

Современная глобализация по всем направлениям противостоит русской соборности в любом ее понимании. Это очень конкретная идеология, имеющая четкие политические, экономические и социальные тренды. Англосаксонская глобальность направлена на создание однополярного мира, в котором все живут по схожим правилам. По большому счету это общемировые Соединенные Штаты или Евросоюз. Это не философский, а сугубо прагматический проект. В этом его сила, но и слабость. Сила его в том, что он в том или ином объеме вполне реализуем, слабость в том, что в нем не хватает глубины. Однако на сегодня – это то, что действительно можно осуществить, в отличие от русской идеи. На данном историческом этапе ее реализация даже не просматривается.

Отсюда вытекает низкий утопизм. Провозглашение объединения «русского мира» – это типичный политический проект, имеющий узкие прагматические цели по укреплению нынешней власти. Однако его корни носят более разветвленный и глубокий характер. С одной стороны, это неприятие Запада значительной частью населения, с другой – неспособность России стать полноправным членом глобального сообщества. Самоизоляция – сублимация комплекса национальной неполноценности – лишь еще глубже погружает Россию в историческую стагнацию. Пассионарность приобретает почти исключительно негативный характер – как противостояние остальному миру.

В основе гибели цивилизаций и государств лежит одна и та же причина: зло и добро меняются местами. Зло выдают за добро, а добро – за зло. Для низкого утопизма характерна именно подобная трансформация. Сегодня в России складывается просто классическая ситуация такой подмены. Агрессия выдается за защиту угнетаемых и оскорбляемых, противоборство ей – за нападения и подавление. Юго-восток Украины превратился в полигон для обкатки этих разрушительных для страны технологий. В Донецкой и Луганской областях идет демонстрация того, как будет гибнуть Россия, которая захлебнется в собственных проблемах. Курс на самоизоляцию, на формирование вокруг себя послушных режимов – это попытка создания собственного мирка, в котором его властители будут защищены от холодных ветров глобализации, от необходимости жить по чужим законам и получат неограниченные возможности для произвола.

Глобализация воскрешает архаичные идеи, относительно которых еще недавно почти все были уверены, что они навсегда канули в Лету. Но это объективное явление, просто у противников глобализации в закромах больше ничего нет. И тут возникают, можно сказать, фантастические пересечения. Если спросить у большинства россиян, есть ли что-то общее между нынешней Россией и недавно провозглашенным государством Ирака и Леванта, то едва ли не сто процентов респондентов с возмущением скажут: «нет». Однако это не совсем так. Или совсем не так. Сходство есть, и большое, – пусть не по форме, зато по содержанию. Точнее, по общему духу. В обоих случаях происходит возвращение на некие исходные, давно доказавшие полную историческую несостоятельность, но оставившие глубокий исторический след, рубежи. У исламских фундаменталистов – к первоначальному исламу в их его понимании, в России – к национальной исключительности, к объединению русского мира в один кулак, которым можно стучать где угодно, в том числе на трибуне ООН.

Трагедия этих идей в том, что они не позволяют развиваться: это полнейшая консервация в лучшем случае или возвращение назад, якобы к истокам, – в худшем. Их предназначение – оборона по всему периметру от ветров глобализации. В России это имеет сугубо практическое значение – сохранение нынешнего режима, обесточивание оппозиции.

«Ни одно общество сегодня не может оставаться закрытым длительное время, ибо закрытое общество неизбежно становится отсталым и слабым во всех отношениях», – писал Карл Поппер. И вот еще одна его цитата: «Наша западная цивилизация была рождена греками. Греки начали величайшую революцию, которая, по-видимому, все еще находится в своей начальной стадии, а именно – в стадии перехода от закрытого общества к открытому». Однако сегодня к этим словам можно добавить, что одновременно весьма могущественными силами осуществляется попытка снова перейти к разным моделям закрытого общества. К сожалению, Россия – одна из тех стран, которая тоже идет вспять. Кончится это печально, так как никому не позволено двигаться назад безнаказанно и долго.

Владимир Моисеевич Гурвич – журналист