«Шла молдовенизация, в том числе и Академии наук» Беседа с историком Владиславом Якимовичем Гросулом о cтановлении мо

Владислав Гросул: «Это был, по сравнению с нынешним временем, золотой век молдавской науки…»
10 июля состоялась презентация книги «Воспоминания о Якиме Гросуле». А год назад был отмечен столетний юбилей этой личности — человека, которого можно без преувеличения назвать организатором и создателем молдавской науки: первый президент АН ССР начал организацию науки с 38 человек. В год его смерти в Академии наук МССР трудилось около трех тысяч исследователей. В каких условиях, какими силами развивалась молдавская наука, «Пульсу» рассказал сын академика Якима Гросула, доктор исторических наук, профессор, член-корреспондент Международной славянской академии, главный научный сотрудник Института российской истории РАН Владислав Якимович Гросул. 
— Владислав Якимович, расскажите о становлении науки в Молдавии в контексте того, что делал ваш отец, и может быть, что-то атмосферное про то время: как все строилось, развивалось, как проходила стройка послевоенная? Я думаю, было бы очень интересно читателям послушать очевидца, который как историк изучал этот процесс.
— Это очень обширный вопрос... 
Когда мы вернулись в Кишинев (это был сентябрь 44-го, шла война, большая война, страшная война), республика была оккупирована в полном смысле слова. Она была полностью покрыта концлагерями, десятками концлагерей. Это была оккупация настоящая. Считается, что на восток эвакуировалось 200 000 человек. 
Напряжение было страшное. На нас шла колоссальная сила. Были французские легионы, словаки, хорваты, итальянская армия, испанская Голубая дивизия, через которую прошло 50 000 человек. Практически вся Европа, кроме Англии и Швейцарии. Даже шведы были. В общем, война идет. И в такое время воссоздается Молдавский объединенный педагогический институт. Первый курс набирали, и на втором началась война. 
Папа ушел в истребительный батальон. Он был младшим политруком. Их осталось в живых процентов десять. Везение невероятное, что отец выжил. Затем он был комиссован. И поехал в Ростов совершенствоваться. И нас там нашел — на перроне встречает знакомого, который говорит: жена с сыном в таком-то вагоне. Это было чудо. Мы бы не выжили — голодуха… 
Когда выезжали в эвакуацию, мама собирала вещи, один чемодан. И положила на дно чемодана рукопись диссертации отца. Она была почти готова. И выписки из одесского архива, две тетради. А после войны оказалось, что румыны многое вывезли. А у отца остались выписки. 
В эвакуации в Казахстане родители уже хорошо знали русский язык. Отец был директором школы. Мама — учитель, одновременно библиотекарь. Отец повез диссертацию в Объединенный украинский университет и защитил ее 25 января 1944 года! Я помню банкет по поводу защиты. Земляк отца Михаил Мунтян явился в Украинский университет, где-то разыскал спирт, ну а мама что-то там нашла для голодных профессоров. Первый тост был за Победу, второй — за защитившегося. 
Через неделю мы уехали в Бугуруслан (ныне Оренбурская область), где отец исполнял обязанности декана историко-филологического факультета эвакуированного Молдавского (Кишинёвско-Тираспольского) педагогического института. 
Пединститут возвращался в 44-м на родину. Идет война, каждый вагон на счету. Молотов лично подписал постановление о выделении Объединенному молдавскому пединституту целого эшелона. Наш вагон имел номер 18 — вагон профессорско-преподавательского состава. Целый месяц добирались. 
Приехали в Кишинев. Идем по Кишиневу. Разрушенный город. В домах нет окон, дверей, потолков, полов. Подыскали себе квартиру в бывшей конюшне — это на улице 28 июня, бывшей Синадиновской, а теперь Влайку Пыркэлаб. У нас были стекла, двери, полы. Двух комнат для нас было достаточно. 
В то время на всю Молдавию было два физика-молдаванина, преподавателя высших учебных заведений. Один — Павлов (настоящая фамилия Вицул), а второй — Терентий Головоз. И все. 
И вот 45 год. Кишинев еще разрушен. Еще нет воды. Мы с мамой ходили за водой на Буюканы. А ведер не было. С огромным трудом достали ведра. Папа был вечно занят. В 8 утра выходил, в 12 ночи приходил. Надо было восстанавливать республику. Мать тоже работала, но часов в шесть могла возвращаться, заниматься домашними делами. И вот мы от угла улиц 28 июня — Пирогова ходили на Буюканы за водой. Нашли лампу керосиновую, и керосин надо было достать... И тут, в таких условиях, появился свет — грандиозное событие! Потом водопровод. И радио — вершина техники, связь с миром! И я, школьник, сделаю уроки и слушаю радио: молдавские передачи, театр, музыкантов наших. Лежишь и слушаешь. Екатерина Бурда, наша исполнительница народных песен, оркестр под руководством Павла Бочинина…
В 1946 году было решено создать Кишиневский госуниверситет. Ездили по селам, искали студентов. 
В 45 году приезжает в Кишинев комиссия во главе с членкором Шишкиным для создания молдавской базы Академии наук. А что имел Кишинев? Пединститут, сельхозинститут, консерватория — и все. Учебных заведений среднего звена было немного, кстати. И отец стал формировать базу. Всего подобрал 38 человек. Руководителем базы был академик В.П. Волгин, который жил в Москве, а отец был его заместителем, он обладал полномочиями набирать людей, увольнять. Раз в три-четыре месяца отец ездил в Москву со списком, что было нужно. Нужны приборы, техника, автомобили. Академия наук ССР прислала первые грузовые и легковые машины. Папа как начальник ездил сначала на трофейном «бьюике», потом на BMW старом. Так все начиналось. 
Прежде всего, нужно было найти способных людей. И, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Начались известные гонения на биологов, и мы «заполучили» первоклассных специалистов. В Кишинев приехали специалисты мирового класса из вавиловского Всероссийского института растениеводства. Шаров, Янушкевич, Принц, Зубков, Шутов… Многие из них — дворяне. «Побольше бы такой русификации!» — говорил мой отец.
Отец понимал, что их надо спасать. Отец был членом партии, социальное происхождение — что надо, у него в ЦК, везде — свои ребята. Они его подзуживали, мол, чего это он дворян поддерживает. Но ни один сотрудник молдавского академического центра не был репрессирован! Наоборот, они получили возможность нормально работать. И это сыграло большую роль. Папу стали поддерживать в «большой» академии. И Молдавия стала одним из центров советской генетики. Тут развивалась сельскохозяйственная наука, биология, садоводство, виноградарство и виноделие. Эти люди спасли молдавские виноградники от страшных болезней, которые скосили бессарабское виноградарство. Они нашли способ поставить болезням заслон. Это великая заслуга в первую очередь Якова Ивановича Принца, который приехал к нам из Ленинграда. Интересный был человек. Из него слова вытащить было невозможно. Зато его супруга была, что называется, бой-баба. До революции она была замужем за генералом, ушла от него к Якову Ивановичу, и начали жить, нажили детей и внуков. Я знал их хорошо, мы вместе учились в 37 школе. Жена Якова Ивановича была председателем родительского комитета, а сменила ее моя мама, которая была председателем родительского комитета еще лет десять после того, как мы с сестрой закончили школу. 
Достижения были очень значительные. Уже за то, что спасли виноградники, надо было поставить ученым памятник. Потому что Молдавия получала доход за счет табака и винограда. Молдавские виноградники перестали болеть, их площади увеличивались, и Молдавия имела колоссальный рынок сбыта в СССР. Об этом что-нибудь сегодня говорят?
Ну а потом новый этап — создание молдавской промышленности. С 1957 академия начала помогать и здесь. Руководитель академического центра автоматически был членом правительства. Вот идет заседание правительства. Обсуждаются вопросы… Допустим, вопросы воды, проблемы экологии. «А что думает наука?» — по любому вопросу! И надо было немедленно ориентироваться и давать ответ. 
Отец, вроде бы, историк. При этом он человек выдающихся способностей. Был способен буквально ко всем наукам. У него были выдающиеся математические способности. А дело было как? Мой дед загремел на русско-японскую войну. Затем, по возвращении, больше полугода лежал прикованным к постели. И отец встал за плуг в девять лет. Какая к черту учеба? А у него была потребность в знаниях. Открыли молдавскую школу в селе. В 13 лет он только пошел в школу, и то благодаря одному казусу. Его приятель ходил в школу, и папа попросил его, чтобы тот его взял с собой. Он взял отца, и отец залез под парту и там слушал урок. Чихнул. Походит учительница и вытащила его из-под парты. Она пошла к родителям и сказала: что же это такое? Советская власть, а вы не пускаете ребенка учиться! Бабка была против, мол, мы не хотим, чтобы у нас были попы в семье, но дед согласился. А в одном помещении было четыре класса — по возрасту. Папа одновременно слушал уроки четырех классов и через два месяца освоил весь объем знаний. Потом стал ходить в школу в Слободзею за семь километров, и там он так хорошо учился, что его взяли учителем математики. Он занимался и ликвидацией безграмотности и в 16–17 лет учил доярок грамоте. Старые молдаванки были неимоверно счастливы, когда они научились подписываться. Потом отец поступил на физмат, их там было двести человек, и отец был самый сильный.
Итак, начинается развитие промышленности, и папа должен был готовить предложения для правительства. Он выступил с идеей организации Политехнического института. Первым ректором стал Сергей Иванович Рэдэуцан. Потом был создан Институт прикладной физики, можно сказать, самый престижный институт в академии. Создали физмат в Госуниверситете. Создавали науку ученые из России. Потом уже появились и молдавские физики, но это когда! Сейчас об этом не пишут…
Отец продолжал ездить в Москву выбивать средства на организацию науки. В Министерстве финансов были самые крупные препоны. Как известно, денег в Министерстве финансов никогда нет. А в Академии наук за финансирование отвечал крупный физик-ядерщик Лев Арцимович. У него был очень трудный характер. Он говорил: «А что там у вас с физикой? Я не знаю молдавской физики», — и отказывал отцу в увеличении финансирования. И вот мы с отцом поехали в Москву, и вижу — отец приходит довольный и говорит: «Ты знаешь, я его уломал». «А как?» «Я к нему пришел, он меня встретил плохо и сказал: «Я же вам сказал, что мы не будем финансировать вашу физику». А я ему рассказал, что у нас делается, какие ведутся исследования. Тот слушал, а потом спрашивает: «Вы же, кажется, историк?» Да, отвечаю, историк, но я поступил на физмат; и начальство спрашивает: «Вы что, против советской власти?» Нет, говорю. «А почему не на истфаке?» На истфаке никого почти не было, и они решили послать самого сильного ученика физмата на истфак, чтобы показать престиж». Арцимович расхохотался и подписал то, что отцу было нужно. Вот человеческий фактор. И пошли новые лаборатории. 
Когда открывали полноценный филиал Академии наук в 1961 году, отец пригласил инженера Бориса Лазаренко. У нас не было хороших инженеров. Они были такой же редкостью, как космонавты. Нужно было найти инженера, который создал бы тут школу. И папа искал такого инженера. Ходил, советовался с академиками. И ему посоветовали Лазаренко. Борис Романович был не в очень хороших отношениях с другой группой инженеров, и он согласился приехать в Кишинев. А он был лауреатом Госпремии, главным консультантом в Китае, но не давали ему ни звания членкора, ни академика. Тут он создал направление электронной обработки материалов, и журнал, который он основал, стал самым известным молдавским журналом за пределами СССР. Это один из примеров того, как все создавалось. И тоже забытое имя.
— Была установка на то, чтобы воспитывались национальные кадры?
— Обязательно. Каждый из русских ученых имел молдаван-учеников. Отдавали предпочтение ребятам из сел. А сколько хороших ребят из Кишинева не поступили! Ведь были большие конкурсы, по 10–12 человек, особенно на технические специальности. Да, была такая политика. Правильная или нет — сейчас об этом можно спорить. Но действительно, шла молдовенизация, в том числе и Академии наук. Каждый русский ученый был обязан воспитывать учеников из молдавской среды. Шарапов создал школу невропатологов, Полюхов — медицинскую школу, Лазуревский и Ляликов — школу физики, и так далее. 
Я вам что хочу сказать. От академии всегда требовали отдачи. Связи с производством. И поэтому была определенная заявка на науку. Но каждое предприятие имело план по освоению науки и техники. Не любили они это внедрять, но надо было. И поэтому академия была ориентирована в сторону колхозов и совхозов и на предприятия. В конце 70-х на один вложенный в науку рубль было три рубля отдачи. Это была одна из самых выгодных отраслей. Только одно изобретение академика Виталия Михайловича Постолати в области экономии электроэнергии окупало расходы на всю науку в Молдавии! А еще были изобретения в области экономии металлов, были выведены порядка сорока новых сортов растений, и так далее. Вы где-нибудь видели, чтобы об этом писали?
— По-моему, сейчас вообще не пишут об истории молдавской науки.
— Понятно. А ведь это был, по сравнению с нынешним временем, золотой век молдавской науки…
— Сегодня наши аграрии покупают посадочный материал в Украине.
— А у нас был свой и лучше. Николай Федорович Деревицкий, старый русский профессор, был вынужден уехать в Молдавию. Он был из помещиков, крупнейший селекционер. У него начинал работать Лысенко (который, кстати, не был безграмотным агрономом. Да, он стал диктатором в науке и набедокурил очень сильно. Но как исследователь он был очень неплохой). В общем, были работы и исследования по селекции, по виноградарству, в области химии на высоком уровне.
— Вы многих ученых знали лично?
— Я всех ученых знал, они запросто приходили к нам в гости. Идет мимо, постучал, зашел, нет папы — подожду. Особенно меня донимал микробиолог Вадим Витальевич Котелев, рассказывал о своих изобретениях. Как-то он говорит отцу: «Мы можем выйти в космос». Отец слушает. «Мы можем производить питание для космонавтов» — и объяснил, на каких принципах. И чем это кончилось? Молдавия стала производить питание для космонавтов! Был открыт целый завод. Несколько космонавтов приезжали сюда, они его очень уважали. Но кто сейчас вспомнит это имя?
Когда отец пришел в коллектив — было 38 человек, когда скончался — было три тысячи. Тридцать лет он руководил этим центром. Все лаборатории, все центры, все сектора были созданы при его активном участии. Он знал всех научных сотрудников по имени, отчеству и фамилии. А аспирантов он знал хотя бы по фамилии — это железно. И следил за ростом каждого сотрудника. Иногда люди и не знали, что он толкал их в определенном направлении, сразу нескольких, чтобы создать новое направление. И при этом всегда советовался с московскими академиками, какие направления надо создать.
Потом был создан союз трех академий: Украины, Белоруссии Молдавии. Это давало немалую отдачу. Так часто находились недостающие звенья.
Потом Молдавия включилась и в производство оборонного комплекса, в области микроэлектроники, оптики и так далее. 
— Наша наука похожа на Атлантиду, которая уже погрузилась по воду, но ее контуры еще видны…
— В мире было два главных научных центра — американский и советский. У нас отдача на вложенные средства была намного больше. В США лучшие шли в бизнес, в политику, а у нас — в науку. А сегодня в России по престижу наука находится на 38 месте, где-то рядом с валютными проститутками. Вот такая ситуация.
— Есть точка зрения, которая активно продвигается нынешними властями, что советский тип организации науки устарел, и от системы академий надо перейти к науке в университетах. Как вы относитесь к такой реформе?
— Американские ученые завидовали нашей системе. Да, они получали больше, но у них не было уверенности в завтрашнем дне. А у нас так было: хочешь работать — работай.
Есть две системы организации науки — университетский и институтский. Мы еще до революции переняли вторую систему, по модели института Пастера во Франции. Но разве можно сравнить по отдаче академии с университетами? Это несравнимо! 
— В Германии наука при университетах…
— В Германии по-разному. Я проходил стажировку во Франкфуртском институте при Бундестаге. Есть разные модели, и их можно сочетать. Но например, могу сказать, что наш Институт истории при Академии наук дает намного больше отдачи, чем МГУ, хотя нас одинаковое количество. Но они задействованы в педагогическом процессе и связаны этим в научном смысле. Мы тоже читаем лекции, но намного меньше.
— В советское время между планами развития государства и наукой была прямая связь. А сейчас какая модель взаимодействия?
— Сейчас нет востребованности такой, как была, особенно в гражданских областях. В военной области власти никуда не денутся, и то — покупают и иностранное вооружение. 
Власти сегодня хотят, чтобы было два класса — продавцов и покупателей. Остальные им не нужны. 
В 90-е года наука выжила за счет энтузиастов. Сейчас мы, конечно, получаем раза в три больше, чем молдавские ученые, но это несравнимо с тем, какое внимание развитию науки уделяло советское государство. 
— Последний вопрос. Почему имена выдающихся ученых, создававших молдавскую науку, преданы забвению? Где благодарность со стороны учеников к учителям?
— Нет ее. Они не воспитаны в этом плане. Деревня поглотила город. 
Это их политика. Они делают политику в угоду румынского брата. Ну хорошо, предположим, присоединят они Молдову к Румынии. Кишинев превратится в старый заброшенный сарай. Будет полное разорение. Это уже было с Яссами. 
Все зависит от того, придут ли к власти подлинные государственники. Тогда, возможно ситуация изменится, в том числе — и в науке.