Объединения с Румынией в 1918 году хотели всего 2-3% бессарабцев

Около 2-3% населения края составили «социальную базу объединения». Из них примерно половина являлась «этническими» русскими или русифицированными молдаванами: значительная часть священнослужителей; члены бывшего царского бюрократического аппарата
 
Многие «депутаты» Сфатул Цэрий проголосо­вали 27 марта (9 апреля) 1918 г. за «объединение» вопреки своей воле и на следующий день заявили об этом. Так, депутат П. Кокырлэ 28 марта «со слезами на глазах» сказал: «Господа, мы – предатели интересов крестьян, мы не оправдали святых надежд, возложенных на нас крестьянами…Что касается меня, скажу, что очень каюсь в своём поступке... зная, что мои товарищи, которые поступили честно и искренне, будут смотреть на меня как на предателя». А его коллеги Ф. Херца и Д. Маркитан признали, что «поступок их был вынужденным, так как им пригрозили и они страшно перепугались, когда жандармы появились на заседании фракции 27 марта, и когда шло голосование, их объял необузданный и животный страх за своих детей, которые, быть может, останутся без куска хлеба».
 
Данные настроения чётко выразил американский историк Чарльз Кинг: «Приглашение румын в Бессарабию, хотя состоялось в результате обращения, сделанного Сфатул Цэрий, не было… желанным всюду… Многие члены Сфатул Цэрий сами очень мало выступали в пользу румынского присутствия». Голландец В.П. ван Мёрс следующим образом дополняет его: «Молдавские лидеры Сфатул Цэрий прекрасно осознавали, что в умах  доминируют революционные идеи и недоверие к румынскому правлению в республике». Он оценивает господствовавший в то время в Румынии режим как реакционный.
 
Но Г. Кожокару, пишет, что «румынская армия была встречена с надеждой населением края, которое видело в ней «избавление от анархии и большевиков». Правда, архивные документы свидетельствуют, что крестьяне открыто проявляли несогласие с решением Сфатул Цэрий. Так, например, начальник бендерской сигуранцы Д. Попеску уже после 27 марта докладывал в Кишинёв, «что крестьяне пока настроены против нашей армии... В сёлах Булбоака, Гырбовэц, Фэрлэдень, Спея и Шерпень крестьянское движение наиболее развито. Жители Гырбовэц, созванные 31 марта священником на церковную службу в честь объединения, вели себя агрессивно со священником и выступили против объединения с Румынией».
 
В рапорте генерала Рышкану в адрес командования говорится о собрании крестьян села Мерень Кишинёвского уезда, на котором было сказано в глаза румынским офицерам: «Нам не нужно объединение. Сфатул Цэрий предал нас, мы не нуждаемся в румынском иге». В рапорте отмечалось: большинство селян объявили, что бессарабцы жили 100 лет с русскими, поэтому и далее могут жить так, и «сохрани их Бог стать румынами». Вывод делался однозначный: «Из всего вышеуказанного явствует, что население села Мерень противится нашим интересам».
 
«Служба безопасности королевской Румынии, – пишут Виктор Стратан и Александр Горун, – на основе анализа огромного массива оперативных данных, расследований специалистов на местах с разочарованием констатировала, что идеи объединения не прижились в сознании молдаван и были отвергнуты населением».
Таким образом, после 6-месячной деятельности, 19 июня / 2 июля 1918 г.,  кишинёвская сигуранца констатировала: «Как свидетельствуют надёжные источники, в целом население городов и сёл воспринимает приход румын не только с недоверием, но и с ненавистью. Оно считает этот приход не только бесполезным, но и вредным. Что касается самого „Объединения”, то оно даже не обсуждается, так как, по мнению людей, это объединение могло состояться лишь посредством плебисцита».
 
Когда местные власти собрались в Олэнешть праздновать объединение, население демонстративно по­кинуло сельскую площадь. То же произошло и в Пуркарь. В с. Гринэуць сельский сход постановил: «Повсюду демонстрировать, что мы против силового присоединения Бессарабии к монархистской Румынии». Жители Турлачь в единодушно принятой резолюции оценили решение Сфатул Цэрий как «провокационное, поскольку он действовал не в соответствии с полномочиями, данными народом».
 
В с. Будешть на торжественном заседании в честь объединения в присутствии румынских властей крес­тьянин Дану от имени сельчан заявил, что «они не желают никакого присоединения Бессарабии к Румынии и им не нужен…никакой король». О глубоком недовольстве населения страны актом объединения свиде­тельствуют и документы румынской полиции. Так, в отчёте полиции Бельц от 30 апреля 1918 г. говорится: «Масса народа сегодня недовольна и явно враждебна. Ни в городах, ни в сёлах не заметно никакого энту­зиазма по поводу ситуации Бессарабии, нигде не проводится искренних манифестаций любви и братства. Сам молдавско-румынский элемент враждебен румынской администрации, пренебрегает даже румынским духовенством… Священникам угрожают, когда они упоминают имя короля в церкви».
 
В донесении Кишинёвской сигуранцы вышестоящей инстанции от 19 июня / 2 июля 1918 г. гово­рилось, что все жители с. Бачой вышли с сапами и лопатами навстречу офицеру Д. Попеску, крича, что они не признают присоединения Бессарабии к Румыниии, что румыны не имеют ника­ких прав производить реквизиции. Этот Попеску возглавлял бендерскую сигуранцу и ещё 14 фев­раля сообщал своему начальству об одном эпизоде, который, по нашему мнению, является очень показательным: «Возвращаясь из Кишинёва на автомобиле, при выезде из села Броаска я вступил в разговор с тремя парнями, пасшими овец в поле. Я был одет в форму российского солдата и спро­сил их, знают ли по-русски. Они ответили мне, что говорят лишь по-молдавски. Я сделал вид, что являюсь сторонником большевиков, так как они сразу же начали ругать румын. Они рассказали, что все жители села Броаска являются большевиками, готовыми получить оружие и боеприпасы и, восстав, изгнать румын из Бессарабии... По своей наивности, они были абсолютно искренни».
 
Вскоре Д. Попеску составил большой список «большевиков», в который были включены 50 крестьян села Спея, 43 – из Шерпен, 34 – из Пугачен, 30 – из Делакэу, десятки жителей Варницы, Телицы, Гура-Быкулуй. 14 февраля он составил новый список из 70 человек – крестьян сёл Булбоака, Гырбовэц, Дубэсарий Векь и др. Намеренно подчёркиваем тот факт, что большинство из них были молдаване «от сохи». Это опровергает тезис, что против румын боролись будто бы лишь русские, евреи и другие представители нацменьшинств, «взявшиеся ниоткуда».
 
И такого рода донесения от агентов тайной полиции шли из разных уголков Молдовы. В одном из них сообщалось о настроениях жителей села Чишмя Бельцкого уезда: «Они говорят, что им надоело такое братство, и что, не в состоянии терпеть эти лишения и произвол, они будут вынуждены вести пропаганду против нас». Ставленник оккупантов, префект Сорокского уезда Секарэ 10 июля 1918 г. докладывал по инстанции, что даже руководители волостных земств, в своём большинстве молдаване, являются «сторонниками России» и занимаются революционной пропагандой среди крестьян, усиливая недоверие к румынским властям.
 
Своеобразным симбиозом глупости и произвола румынских властей в оккупированном крае можно назвать приказ коменданта гарнизона местечка Единец капитана Думитриу: «Румынские офицеры должны быть приветствуемы населением следующим образом: каждый приветствующий должен остановиться на месте, лицом к начальнику и быстро, геройски, с улыбкой на лице, снять шапку, поклонившись до земли. Для обучения населения этому и точному приведению в исполнение приказа, в дневные часы фуражка коменданта будет прогуливаться на палке по улицам и все будут обязаны её приветствовать».
 
18 ноября 1918 г. Аккерманская городская дума направила правительству меморандум, в котором описывались грубые издевательства властей над горожанами. В нём отмечалось, что «городское самоуправление в последние месяцы буквально осаждается пострадавшими от избиений, чинимыми агентами местной полиции и солдатами местного гарнизона... Избиения, порой чрезвычайно жестокие, угрожающие жизни и здоровью населения, стали заурядным явлением. Избиения практикуются как на улице, так и, в особенности, в полицейских участках, днём и ночью, как при самом задержании, или даже без всякого задержания, так и после ареста, как в отношении мужчин, так и в отношении женщин... Многие случаи избиения остаются неоглашёнными, ибо население запуганно и терроризировано. Избитые предпочитают скрыть факт избиения из боязни подвергнуться, в виде мести, другим видам репрессий или преследований».
Даже некоторые присланные из Румынии чиновники, редкие среди данной публики честные люди, не могли принять развязанного против населения террора. Так, префект Измаильского уезда Думбравэ докладывал вышестоящему начальству о произволе и насилии, творимых румынскими военными над мирным населением, и просил отставки: «При существующих условиях... когда властвует террор, город заполнен сотнями агентов сыскной полиции и даже все лояльные взяты под подозрение, когда на каждом шагу эксплуатируется слово „большевик”, а власть местной администрации превращается во власть фиктивную, когда в сёлах военные коменданты являются администраторами и судьями, а мои заявления остаются гласом вопиющего в пустыне, когда всё население стонет от гнёта военного управления и доведено до такого состояния, что в уезде нельзя найти ни одного сторонника единения с Румынией, – не могу оставаться на своём посту... Если бы я был врагом единения Бессарабии с Румынией, то я только радовался бы тому, как большинством военных властей убивается на корню идея объединения».
 
Для слежки за настроениями населения Бессарабии румынские власти ввели цензуру на почте. Один из ответственных чиновников данного ведомства профессор Николае Шербан, на основе отобранных 14-15 июля 1918 г. писем, писал вышестоящему начальству: «Отовсюду раздаётся один тревожный клич: румыны отбирают всё у нас и оставляют умирать нас с голоду… В некоторых письмах румын осыпают грубой бранью… В общем из всех этих писем видно серьёзное недовольство крестьян, вызывает тревогу их решимость оказывать сопротивление с топорами и дубинами в руках проведению реквизиций. Из села в село посылаются письма, в которых население призывается к сопротивлению. Судя по фамилии отправителя или адресата, эти письма большей частью пишутся молдаванами».
 
Другим источником возмущения сельского люда было всё более активная поддержка румынскими властями помещиков в их взаимоотношениях с крестьянами. Так, к примеру, на крестьян с. Вертюжены Сорокского уезда помещик Катеринич при содействии румынских военных наложил контрибуцию в размере 60 тыс. рублей, требуя внести эти деньги в течение 4-х часов, но люди успели собрать только 11 тысяч. Анализируя ситуацию в крае, Совет генеральных директоров в переписке с румынскими военными указывал на «большое недовольство населения» и предупреждал, что «имеются серьёзные опасения, что может вспыхнуть восстание».
 
На заседании Сфатул Цэрий 2 мая 1918 г. П. Ерхан признавал, что «среди крестьян мы видим немой укор нам». Так же негативно на ликвидацию Молдавской республики реагировали и молдавские солдаты, в частности орхеяне. А соро­чане все как один отказались находиться в резерве королевской армии. Молдавский кавалерийский полк, расквартированный в Кишинёве, в полном составе отказался присягать на верность румынскому королю. Один высокопоставленный румынский чиновник с серьёзным беспокойством констатировал: «Жители Бессарабии проводят грань между молдаванами и румынами. Жителей Мунтении и Олтении они называют румынами и считают их чужеземцами и покорителями». В этой связи К. Стере с горечью признавал, что «Бессарабия держится лишь благодаря румынской армии, которая спасла нас от большевиков и теперь охраняет нас».
 
Другой видный деятель Сфатул Цэрий, а затем и румынский сенатор, Николай Александри заявил 7 октября 1918 г.: «Всё наше крестьянство, а это около двух миллионов человек, крайне возмущено политикой наших политиканов-румынизаторов. Если добавить к этим ещё пятидесятитысячную армию, живущую вне закона и грабящую всё подряд, вы поймёте смысл циркулирующей в нашем обществе фразы о том, что румыны это не нация, а специальность. Таким образом, за полгода румыны русифицировали край в большей степени, чем русские за сто лет. Наша страна стонет от одного конца до другого, процветают беззакония, оскорбления и издевательства, которых, наверное, не было на нашей земле веками. Жизнь при царском самовластии нам кажется раем». И далее он добавил, что «двухмиллионная крестьянская масса поголовно возмущена и самым искренним образом мечтает об освобождении от нынешней Румынии. Мы готовы присоединиться к кому бы то ни было, только бы отделиться от королевской Румынии».
 
Такой же была реакция широких масс и на т.н. «голосование» 27 ноября / 10 декабря 1918 года. Так, в кишинёвское жандармское управление поступила информация из Ниспорен о том, что 15 декабря собрание жителей с. Варзарешты постановило не платить налоги румынскому государству, а румынским чиновникам запретили появляться в селе. В с. Чучулены 14 декабря должен был пройти торжественный молебен в связи с присоединением Бессарабии к Румынии и один из жителей села собирался рассказать селянам о своём визите в Бухарест в составе официальной делегации. Но толпа набросилась на него, обвиняя в предательстве и угрожая убийством.
 
В с. Лозова, как только священник собирался отслужить молебен по случаю «воссоединения», житель с. Миклаушены Георгий Бостан вышел из толпы и от имени собравшихся заявил, что лучше бы священник отслужил погребальную, так как это самый чёрный день в их жизни. После этого все разошлись и молебен был сорван. В с. Болдурешты во время молебна, как только священник стал говорить об «объединении», прихожане стали кричать, что им «не нужно присоединение к Румынии». В том же документе вышестоящие румынские инстанции информировались о том, что люди даже заявляли, что единственным законным правительством является Российское Советское правительство.
 
Подводя итоги по данному вопросу, Изяслав Левит делает следующий вывод: «Приведённые факты красноречиво говорят о том, что по причине реквизиций, грабежей и насилий атмосфера в бессарабской деревне была накалена до предела, и акт объединения с Румынией, осуществлённый Сфатул Цэрий, был отрицательно воспринят большинством крестьян». Проведя анализ исторических документов, данную мысль подтверждает и Ион Цуркану, пришедший к выводу, что «на данном этапе исследования одно является совершенно однозначным: народные массы следует исключить из списка [факторов]», способствовавших «объединению».
 
Конечно, решение Сфатул Цэрий было неодинаково воспринято различными социальными слоями. Были и те, которые поддержали его. Среди них в первую очередь – помещики и другие крупные собственники, духовенство, большинство служащих и офицеров, значительная часть молдавской интеллигенции и студенчества. Но они составляли незначительное меньшинство. В этой связи историки Д. Драгнев и И. Варта очень точно называют силы, выступавшие за «объединение»: «В течение марта земство Белцкого уезда, затем Союз крупных собственников Бессарабии, общее собрание земства Сорок (с участием представителей крупных собственников, духовенства, педагогического корпуса и городского совета), земство Оргеевского уезда – высказались за объединение Бессарабии с Румынией».
 
Вот комментарий Иона Цуркану по поводу таких «голосований»: «Это верно, что существуют некоторые документы, создающие впечатление существования широкой народной инициативы в пользу Объединения. Самыми важными являются решения совместных заседаний земств и крупных собственников Бельцкого и Сорокского уездов от 3 и, соответственно, 13 марта... Однако следует констатировать, что тексты обоих решений идентичны, другими словами, фактически доказывают, что написаны одной рукой... Во-вторых, из некоторых свидетельств, число которых со временем возрастает, видно, что в это дело была замешана румынская военная администрация... В-третьих, читая списки подписавших бельцкое и сорокское решения, обнаруживаем в них знакомые имена националистических активистов Молдавской Национальной Партии и Сфатул Цэрий... В-четвёртых, из содержания этих двух документов чётко вытекает, что решения унионистских собраний Бельц и Сорок были в значительной, а возможно, и в решающей степени результатом усилий крупных собственников и вообще состоятельных бессарабцев».
 
Однако далеко не все служители культа выступали за объединение с Румынией. Так, например, руководитель кишинёвской сигуранцы Дрэгуцеску 8 февраля 1918 г. докладывал своему бухарестскому начальству: «В епархиальном зале состоялось собрание священнослужителей, которые выступили против румын, заявив, что... не желают присоединять бессарабские церкви к румынским и находиться под властью румынского митрополита. Послание будет отправлено московскому митрополиту».
 
Также далеко не все учителя и другие молдавские интеллигенты поддержали «унирю». Об этом свидетельствует хотя бы приказ Войтояну от 30 июня 1918 г.: «Имея в виду тот факт, что существующие в Бессарабии генеральные секции учителей на своих собраниях обсуждают не только вопросы национализации школы, но и политические вопросы, принимают резолюции, направленные против румынского государства.., Приказываем: 1) Секции Генерального Союза учителей и преподавателей распустить. 2) Собрания учителей и преподавателей запрещаются». А в январе 1919 г. командование V-й армии приказало кишинёвской полиции, «чтобы любое общественное собрание с любой целью и под любым наименованием: театральное, кинематографическое, музыкальное, литературное, конференция, посиделки, капустник и др., было поставлено под военный контроль... Отдельные личности или общественные организации, желающие проводить собрания или организовать спектакли, обязаны обратиться с заявлением в префектуру, которая перед выдачей разрешения потребует и отзыв гарнизонной комендатуры. Данный отзыв следует приложить к заявлению, программе или тексту конференции.., и в день и час проведения мероприятия агенты комендатуры и полиции должны присутствовать на собрании, спектакле, конференции...  В случае выявления антирумынских призывов и агитации будут предприняты самые серьёзные меры». В связи с этими требованиями даже на родительские собрания приглашались агенты полиции.
 
Следовательно, лишь около 2-3% населения края составили «социальную базу объединения». Из них примерно половина являлась «этническими» русскими или русифицированными молдаванами: значительная часть священнослужителей; члены бывшего царского бюрократического аппарата; помещики-держиморды, в большинстве своём даже не знавшие румынского языка, великодержавные шовинисты и монархисты, откровенно презиравшие Румынию и всё румынское, но выступившие за «вхождение» Бессарабии в состав Румынского королевства с единственной целью – сохранить свои поместья и социальное положение.
 
По нашему мнению, довольно объективно и нетенденциозно оценивает отношение различных категорий населения нашего края к «объединению» голландец В.П. ван Мёрс: «Крестьяне, а не только нацменьшинства, опасались, что румынская интервенция покончит с запланированной Сфатул Цэрий или Всероссийским Учредительным собранием аграрной реформой и возвратит экспроприированную собственность помещикам. Вполне возможно, что молдавские крестьяне считали себя в первую очередь молдаванами, а не румынами (в сноске автор отмечает, что „все местные организации использовали в своих названиях прилагательное «молдавский» вместо «румынский» – С.Н.)... Они осознавали, что румынская военная интервенция может трансформировать социально-экономическую революцию в Бессарабии в румынскую националистическую революцию. Лишь узкая молдавская элита боролась за объединение с Румынией и, в конечном итоге, предпочитала культурные и этнические связи социально-экономическим реформам».
 
Источник