С ДИКТАТОРОМ РУМЫНСКИМ ЧАСОВ СОРОК ШЕСТЬ
Из воспоминаний военного контрразведчика генерал-майора в отставке Михаила Белоусова, который доставлял арестованного в августе 1944 г. Иона Антонеску в Москву. "Я тогда имел звание подполковника, служил в военной контрразведке «Смерш». Мне было приказано принять задержанных — Иона Антонеску и его подручных, в том числе и брата маршала министра иностранных дел Михая Антонеску, на станции Бельцы — это порядка 500 км от Бухареста. Мне было сказано, что задание я получил сугубо секретное, ответственное, особое. Румынские руководители должны быть доставлены в Москву живыми и невредимыми. С момента взятия их под стражу молодым королем Михаем прошла неделя. Враждебные нам силы — сторонники Антонеску в Румынии, Гитлер в Германии, — конечно, знали, что они были увезены из дворца Бондарашем и переданы советскому командованию. Гитлеру крайне было не выгодно, чтобы его ближайший партнер оказался в распоряжении Советского Союза. У Гитлера с Антонеску были более близкие отношения, чем с другими руководителями стран-сателлитов:
Начальником управления «Смерш» фронта мне было лишь обещано позвонить по «ВЧ» наркому внутренних дел Молдавии и попросить его оказать мне помощь. Вопросов пришлось решать много. Как организовать спецпоезд? Сколько дней мы будем в пути, как, чем и где будем кормить задержанных (для себя мы взяли на неделю сухой паек), кто за ними будет осуществлять медицинский надзор и т.д.? Если у меня создадутся условия для бесед с задержанными, то о чем с ними можно говорить и на каком языке? В нашей группе не было переводчика с румынского языка.
Все эти вопросы имели существенное значение, и их надо было разрешить в Бельцах. Поэтому еще в пути я отдал своим двум старшим оперуполномоченным — капитанам Зеленову и Яковлеву — распоряжение: по прибытии в Бельцы немедленно связаться с уездным отделом НКВД и начальником располагающегося там фронтового госпиталя, с их помощью подобрать для поездки с нами переводчика, врача, повара, знающего румынскую кухню, официантку и парикмахера.
Сам же по приезде в Бельцы срочно разыскал уполномоченного транспортного отдела НКВД и через него стал выяснять возможности для оформления спецпоезда. К нашему приезду сюда не поступило сверху об этом никаких указаний. Пришлось немедленно установить связь по селектору и просить прибыть наркома внутренних дел Молдавии генерал-майора Мордовца. Он прибыл и сообщил, что начальник управления контрразведки фронта ему уже звонил и он принимает меры: где-то к 14.00 из Кишинева в Бельцы прибудет под спецпоезд паровоз с подобранной для такой поездки бригадой и вагоном-салоном, которым пользовались немцы при оккупации ими Молдавии.
По рекомендации уполномоченного транспортного отдела станции Бельцы было решено оформить спецпоезд из пяти вагонов: товарного (у паровоза для смягчения), вагона-кухни, салона, спального для «гостей» и оперработников, а также пассажирского для охраны. Вопрос о том, какая будет дана «улица» нашему поезду, я решил с начальником транспортного управления НКВД СССР. Мне вменялось в обязанность при остановках для пополнения паровоза топливом и водой доносить по селектору о состоянии «груза» начальнику транспортного управления НКВД, а он об этом будет информировать ГУКР «Смерш».
Румын на станцию Бельцы доставил армейский конвой. Старший работник штаба фронта генерал-майор Захаров попросил, чтобы этим же поездом следовать в Москву: у него там семья, которую он давно не видел, а ему предоставили недельный отпуск. Я не стал возражать. Захаров мне рассказал, что в пути следования он ехал с И. Антонеску, но с ним почти не разговаривал. Остальные четверо румын находились в двух других легковых машинах. Вели они себя в дороге крайне настороженно. Кроме прочего, оказывается, им было сказано, что их «везут в Москву на переговоры об условиях перемирия». Для меня эти словами стали неким ориентиром, как к ним относиться в пути.
…Захаров распорядился выводить из машин задержанных. Наш переводчик предложил им почиститься и принять душ. Все, кроме министра иностранных дел М. Антонеску, промолчали, а он отозвался на это с благодарностью. Я отдал распоряжение, и капитан Котов повел их в душ. Затем «подопечные» были размещены по купе спального вагона. Мы расположили в купе по одному румыну и нашему оперработнику, а для И. Антонеску, переводчика и меня отвели два смежных купе с внутренней дверью.
После этого было дано отправление поезду и румыны приглашены в салон-вагон на ужин. Мне, понятно, пришлось выступать в роли «хозяина», которому и представились «гости». Маршалу Антонеску впервые в жизни пришлось представляться подполковнику. В румынской армии принято при обращении младших чинов к подполковнику называть его на ранг выше — полковником. Прибывшие «высокие гости» поступили так же. Каждый из них, кроме того, назвал свое имя, фамилию и занимаемую должность, а военные — и звание. Переводчик указал каждому из них свое место за столом. Наши места с И. Антонеску «оказались» напротив.
Румынский диктатор был в маршальском повседневном кителе мышиного цвета с многочисленными орденскими планками и одним орденом. Роста небольшого, худощав, рыжеват, вид, как я про себя подумал, подавленный: За ужином, продолжавшимся около двух часов, каких-либо примечательных разговоров не произошло. «Гости» пили мало, но ели прилично, говорили, что все кушанья вкусны. Имел место разговор о трудностях и бедах, принесенных войной (виновники войны ими, понятно, не назывались).
Было уже за полночь, я предложил идти отдыхать. И. Антонеску мое предложение поддержал, но сам задержался и начал разговор. Так мы остались втроем: И. Антонеску, переводчик и я. Маршал через переводчика обратился ко мне с просьбой ответить на один очень волнующий его вопрос, но ответить на него правдиво. Я согласился, и он спросил: «Куда нас везут и правда ли, что в Москве руководители Советского государства будут вести переговоры об условиях перемирия?». Я ответил, что везут их действительно в Москву, а что с ними будут там делать, я не знаю. В достоверность моего ответа он должен поверить: являясь «большим государственным деятелем», должен знать, что таким маленьким людям, как фронтовой подполковник, подобные вопросы не могут быть известны. Моя миссия, говорил я, заключается лишь в том, чтобы сопроводить их до Москвы, исключив в пути какие-либо нежелательные по отношению к ним, как руководителям фашистского государства, инциденты, и чтобы им в дороге были созданы хорошие бытовые условия.
Поверил ли И. Антонеску, не знаю. Но после этого он несколько приободрился, повеселел, оживился и сразу же начал говорить (очень медленно, видимо, желая, чтобы каждое слово понял переводчик). Он сказал, что многие его считают фашистом, а он им стал поневоле, якобы в силу «сложившихся в свое время обстоятельств». И тут же спросил меня: знал ли я царских русских генералов Брусилова, Иванова и Рузского? Я ответил, что лично с ними знаком не был, но из военной истории знаю, что это были командующие фронтами в Первую мировую войну. Антонеску на это сказал: «Я очень сожалею, что их уже нет в живых, а то они бы могли сейчас ответить, является он другом русских или другом немцев».
Далее он говорил, что в войну 1914-1918 гг. Румыния воевала на стороне России, а он тогда был начальником штаба румынской армии и принимал активное участие в боях. А вот теперь он оказался в противостоящем России лагере, и причиной того будто бы является ввод в 1940 г. немецких танковых войск. «Гитлеру была нужна Румыния как стратегический плацдарм и как поставщик нефти, — сказал маршал. — Поэтому он и оккупировал ее до начала войны (так и заявил „оккупировал“)». И он, Антонеску, как глава румынского правительства якобы тогда ничего не мог сделать против этого.
Маршал, видимо, полагал, что советскому подполковнику не известно, как развивались отношения между Германией и Румынией накануне войны, когда он, И. Антонеску, по желанию Германии пришел к власти в стране: стал премьер-министром, объявил Румынию фашистским государством, а себя — его «вождем», в сентябре 1940 г. верноподданнически обратился к Гитлеру с просьбой ввести немецкие войска в Румынию, заявив, что он «хочет сотрудничать с Германией целиком и полностью».
Я не вступал в дискуссию с И. Антонеску, так как решил дать ему возможность высказаться более обстоятельно. Так и прошла моя первая встреча с низвергнутым маршалом. Тогда же я понял, что теперь уж главный интерес представляют мои личные беседы с И. Антонеску. До Москвы мы ехали 46 часов. И таких бесед было несколько. Я избрал такую тактику — не задавать ему вопросов, а предоставить «гостю» инициативу в избрании темы разговоров. Некоторые вопросы, затрагиваемые им, заслуживали внимания, поэтому я в отведенное для отдыха время их записывал, потом доложил о них руководству ГУКР «Смерш». Часть из них осталась в памяти до сегодняшнего дня, так что их содержание я могу пересказать и теперь.
На следующий день после завтрака И. Антонеску начал со мной разговор о том, как в конце 1942 г. советские войска нанесли немцам и румынам «страшный удар» под Сталинградом (Румыния потеряла под Сталинградом 18 дивизий, почти две трети своих боевых соединений). И он уже тогда, сказал бывший диктатор, понял, что война странами гитлеровского блока проиграна. И якобы тогда же, в начале 1943 г., он предложил королю Михаю и его матери попытаться выйти из войны. И они втроем приняли решение: поручить министру иностранных дел Михаю Антонеску через своих представителей в Испании или Швейцарии тайно установить контакт с представителями США и Англии и с помощью этих стран выйти из союза с Германией.
Одновременно они также решили поставить вопрос перед Гитлером о том, чтобы Верховным главнокомандующим румынскими войсками на Восточном фронте стал И. Антонеску. Он хотел, чтобы на «всякий случай» румынские «боевые соединения выполняли его приказы, а не немецкого командования». Из этого их «демарша», как заявил И. Антонеску, ничего тогда не вышло. Германская разведка быстро узнала о действиях румынских дипломатов в Мадриде и доложила об этом Гитлеру. Гитлер вызвал И. Антонеску к себе, в замок Клессгейм, где он в то время приходил в себя от «сталинградского удара». И. Антонеску ехал к нему в большой тревоге, боясь расправы за измену фюреру. Но Гитлер встретил его доброжелательно. Он не подал виду, что в этом есть вина И. Антонеску, а преподнес ему это как «новость» для маршала, как «козни» его министра иностранных дел за его спиной и предложил немедленно снять М. Антонеску с этого поста: И. Антонеску утверждал, что, оказавшись тогда в сложной обстановке, вынужден был принять условия Гитлера, но выполнил их не полностью: войска несколько пополнил, а М. Антонеску с должности министра не снял. И Гитлер впоследствии ему об этом не напоминал.
И. Антонеску заявил, что он видел Гитлера «в действии и различном расположении духа» и что русская пресса зря старается показать его «глупцом». Маршал говорил, что ни с кем из своих союзников — Муссолини, Маннергеймом и Хорти — Гитлер не встречался так часто, как с ним. Объяснял он это тем, что фюрер считал Румынию самым «главным» и самым «надежным» союзником. Такие встречи организовывались им, чтобы всячески давить на И. Антонеску, на Румынию и таким образом удержать ее в составе стран «оси».
И. Антонеску не говорил о таких фактах, как награждение его Гитлером в августе 1941 г. «Рыцарским крестом» за вступление румынских войск в Одесскую область, и о том, как он в январе 1941 г. заявил Гитлеру о своем «большом желании участвовать вместе с ним в войне против СССР». Мне же он сказал, что Гитлер после поражения под Сталинградом понимал, что война в том плане, как она намечалась, проиграна, но «не подавал вида». Он еще надеялся на сравнительно благоприятный исход войны, мобилизуя для этого все силы немецкой нации и стран-союзниц. Даже при встрече с ним в августе 1944 г., когда Красная армия уже вступила в Румынию и подходила к границам Восточной Пруссии, Гитлер еще верил в то, что Германия сохранится как целостное государство с существующим в ней общественно-политическим строем, что порукой тому — обязательная ссора на завершающем этапе войны между «тройственной коалицией»- Рузвельтом и Черчиллем с одной стороны и Сталиным — с другой. Особая надежда возлагалась на Черчилля.
Гитлер, как заявил И. Антонеску, не любил упоминать имя Сталина и, когда в этом была необходимость, называл его просто «он». А вот при последней встрече с Антонеску фюрер о «господине Сталине» говорил с уважением, называя его по фамилии, и даже признал, что равного ему государственного деятеля и военного стратега в настоящее время нет.
В этой же беседе с И. Антонеску, если верить маршалу, Гитлер дал следующую оценку и У. Черчиллю как военному деятелю — он, мол, в сравнении со Сталиным ничего не стоит. В течение четырех лет войны он не мог организовать форсирование пролива в 32 км и высадить десант во Франции. И лишь в июне, и уже только вместе с американцами, добившись превосходства над немецкими войсками на суше в два с половиной раза, а в воздухе — более чем в двадцать раз, еле-еле смог «перебраться» через пролив. Как мне показалось, И. Антонеску особенно хотелось, чтобы именно эта часть его рассказа о Сталине стала известна в соответствующих инстанциях Москвы.
…В Москву прибыли вечером. Нас встретили руководящие работники ГУКР «Смерш». Своих «подопечных» мы доставили на одну из дач в Подмосковье. Затем ночью я был принят заместителем начальника ГУКР генерал-лейтенантом Н. Н. Селивановским, которому доложил о поведении румын в пути и зачитал выдержки из своих записей, сделанных после бесед с И. Антонеску. Мне было предложено немедленно продиктовать их стенографистке. А в 4 часа утра о доставке в Москву клики Антонеску было доложено Сталину."
Источник: Борис Сыромятников, Военно-промышленный курьер