С одной стороны, как-то смело и даже где-то отвязно – поставить такую пьесу в наше глухое к интимному миру человека время. Пьесу, где не только действие оковано четырьмя стенами буржуазного дома, где странные страсти героини тесно и бурно кипят в ее душе, непонятные, закрытые и далекие не только от ее окружения, от нас - тоже. Эти страсти, ведущие к трагической развязке – все-таки две смерти в конце пьесы, не штука! - решительно заперты от современного зрителя в старой шкатулке «позапрошлогоднего века», с занятными виньетками эстетизма, экзальтированного протеста сильной женщины против обывательской жизни, уюта малиновых пыльных портьер, филистерского прозябания, глупого самодовольства мужчин и т.п. А что всего плачевнее - ключ от этой буржуазной добропорядочной шкатулки был затерян еще при жизни Ибсена, но уже через пару десятилетий с момента написания «Гедды Габлер» мир его странных женщин, сходящих с ума от отсутствия Большой Любви, настоящего дела и цели жизни, смыло бурным потоком первой мировой войны, европейских революций. Да что там - от этих пыльных малиновых портьер и экзальтированных дам, затеявших восстание и революции в масштабах одного филистерского дома, и следа не осталось. Пролились такие реки крови, что тонкая струйка из виска генеральской дочери Гедды, любившей мучить людей и постреливать для развлечения из папиных револьверов в саду, показалась бы - да, да! – просто канареечного цвета. РАЗМЕР ИМЕЕТ ЗНАЧЕНИЕ Вот и пойми через столетие в смутном начале нашего XXI века, какого рожна эта Гедда Габлер совершенно «от нечего делать», в уютном, тихом и мирном среднеевропейском городке бестрепетно подвела «под монастырь» своего бывшего любовника – мало того, что тайно и мстительно сожгла его научный труд, «надежду всей жизни». Но еще как бы невзначай подсунула в критический момент пистолет для самоубийства и следом - для гармонии и равновесия - застрелилась сама. Все это - зачем? Чтобы придать жизни объем, эстетизм и «размер подлинника». (Если вся жизнь проходит и кипит в колбе, то все микроскопические события и страсти молекул кажутся этим молекулам размером со Вселенную, а всплески воды - океаническими волнами. Ведь у каждого свои размеры Вселенной и свои враги времени. Смотря в какой колбе вы сидите.) Вот во времена Ибсена был единый враг всего передового – тихий безобидный обыватель, скромный карьерист, немного жуир, любивший пожить в свое удовольствие, человек семейный, в меру сентиментальный и в меру упитанный (это все мужское окружение Гедды – начиная от мужа и заканчивая «первым петухом в курятнике» - циничным асессором Бракком), но донельзя довольный собой. Гедда взяла и восстала против такой пакости. Теперь, допустим, у времени другой враг, тоже обыватель и карьерист, но куда более инициативный живчик, нечто вроде модернизированного Джонни Мнемоника, везде успевающее дитя масскульта со встроенными чипами потребления. Против него никто не восстает. Он нарасхват и это – любимый жених для дочерей. Разница - во времени. В масштабах. И в скорости… все того же потребления. Так что, если подумать, что-то общее в этих временах есть. Или его можно найти.ПАРАБЕЛЛУМ И АКВАРИУМ С ЗОЛОТЫМИ РЫБКАМИ Что делать современному режиссеру, решившему ставить туманную и далекую «Гедду Габлер», как не искать аналогии и сближения? Ситуация, правда, не простая, если учесть, что не только прошло время таких изнывающих дам и невинных обывателей (их даже жалко сегодня, такими безвредными они издалека кажутся), но что у «кружевного» или акварельного Ибсена – все на полутонах еще больших умолчаний и «пустот» в действиях и словах персонажей, чем у Чехова. Мы должны все время догадываться, «чем эти люди жили прежде и о чем они на самом деле теперь думают», придя к жизни такой. Режиссер Илья Шац, поставивший «Гедду Габлер» в театре им. М.Эминеску, не отказался от естественного и напрашивающегося соблазна расшифровать у Ибсена все по-своему, сблизить два разных времени – то и наше. Но почему-то эти сближения должны были непременно броситься в глаза, как извинение и маленький книксен в сторону зрителя. Так, начинается действо бурной пантомимой полуобнаженных тел. Это зачин, пролог, анонс, назовите как хотите тему единственного ослепительного мгновения в жизни, роковой суперстрасти, которая якобы связывает воедино все узлы пьесы и, конечно, Гедду и ее бывшего любовника. Можно сказать, нам явлен основной и тайный ключ к последующим событиям. Мало этого: для совсем непонятливых и по ходу постановки ритмично происходят некие затемнения и «киновспышки». Вот действие на сцене идет-идет своим чередом, что называется, по тексту, а потом вдруг бац! - затемнение, и мы видим в неоновом блице не показанные въяве желания героев. Впрочем, желания эти однообразны. Например, как на самом деле страстно любила и до сих пор хочет обнимать-ласкать внешне железная фру Гедда этого своего бывшего Левборга, непутевого гения-ученого, так в конце легко погубленного ею в отместку за его робкую попытку наладить свою жизнь, да еще с другой дамой!Или, у Ибсена по тексту сцена: Гедда мирно спит под одеялом в роковую ночь самострела бывшего любовника, демонстрируя редкостное самообладание и равнодушие сожженного дотла собственным эгоизмом создания, в то время как искренне любящая Левборга скромная подруга Теа в тревоге рядом с ней глаз не сомкнула. Но чтобы «прояснить обстановку», в этом месте у режиссера Ильи Шаца для зрителей снова ясная вспышка – это Левборг приходит к Гедде во сне для поцелуя, в подсвеченной голубоватым светом луны белой рубашке - то ли как Гамлет или Ромео, то ли как настоящий Лучафэр к своей принцессе, то ли как величавый Жених для Последнего Мистического Венчания со Смертью… Как бы то ни было, не слишком ли это заданно и напыщенно? Вот что мешает. Но это не все современные сближения. Чтобы ясно сказать ху из ху, только Гедду в спектакле режиссер одел в суперсовременную одежду – она ходит «всю дорогу двух актов» полуголая, раскованная, дерзкая, демонстрируя сложный симбиоз атласного вечернего туалета, утреннего халата и нижнего белья, тогда как остальные, оттеняя ее «современность», да-алеко отстали, кто на десять шагов со своими жилетками, мантильями, шляпками и длинными юбками (весь родственный клан мужа-ученого), а кто на полшага, как влюбленная и опекающая непутевого Левборга фру Теа. «Половинчатость» ее устремлений в будущее подчеркнута снизу короткими бриджами, а вверху – традиционно серой секретарско-учительской «двойкой». Какие-то неясные мысли по поводу эклектики, но к чему они? Для критика соблазн усмехнуться наивной трактовке. А для зрителей, например, ничего, они приняли все как есть. Даже бисировали в конце спектакля - стоя. Они давно читали «скучноватого» Ибсена и смотрели на такую эклектику с удовольствием, поглощая все «с чистого листа». И в этом их преимущество.Но не только Илья Шац, все мы пленники времени. В театральном мире для критиков своеобразным маяком «как сегодня надо ставить Ибсена» теперь служит хит немецкого режиссера Томаса Остермайера "Нора", поставленный по пьесе Ибсена "Кукольный дом". Об этом много сейчас пишут московские критики и часто приводят в пример именно данную трактовку. Действие пьесы без обиняков сближено худруком "Шаубюне" с нашим прокаженным и прожженным потребительским временем. Уютное буржуазное гнездышко героев Ибсена превратилось у него в дизайнерски отделанный пентхаус, где вместо тряпичных кукол везде рассованы и расставлены вездесущие малиново-розовые «барби». Этот современный, круто отделанный еврорай - мечта каждого менеджера среднего звена! - оборачивается у Остермайера кромешным адом. «Вечная девочка» Нора не просто устает от вечного разговора о деньгах и тихо-мирно уходит в финале от мужа и детей (так у Ибсена), она - и это протянутая рука к Гедде Габлер! - расстреливает благоверного из парабеллума, и тот, истекая кровью, картинно падает в аквариум с красными рыбками. А ведь почти Голливуд!Что сближает «кукольный» аквариум у немца и нашу молдавскую «Гедду»? Вспышки масскульта. Вот что хочется сказать. Как будто без них как бы уже ничего не будет понятно. Не знаю, дело вкуса, но сомневаюсь, что исключительно лишь навязчиво частыми вспышками «страстного блица» возможно осовременить пьесу «Гедда Габлер» и сделать ее доступной сегодняшнему зрительному залу… Одно ясно и непреложно: «как по написанному» Ибсена уже ставить невозможно! И спор могут вызвать только режиссерские методы и приемы, подходы и осмысления, манера и трактовки, театральные метафоры и способы актерского воплощения. Что пьеса Илье Шацу в целом удалась – сомнений нет. Он умело отсек многое «неважное» из пьесы Ибсена, оставив «железный остов» ведущего смысла. Он задал спектаклю иной ритм. Тем заметнее при таком выпрямлении, концентрации действия все узлы и узлики воплощения. АКТЕРЫ И РОЛИВообще-то, что еще раз четко стало ясно после спектакля - молдавские актерские труппы в Кишиневе передовее, энергичнее, разнообразнее, живее и намного «потенциальнее», чем труппа в русском театре им. А.П.Чехова, обидно это кому-то или не обидно. Совершенно очарователен, уютен и естественен (он живет на сцене, а не играет) в роли мужа Гедды - Йоргена Тесмана - актер Ион Мокану. Вот уж точно – видны большая проработка режиссера и немалый талант актера. Немного неповоротлива и временами растеряна, но в общем достаточно достоверна тетушка Юлиана (Анжела Чобану). Тут, правда, в отношении рисунка ее роли полагается сказать - и трудно удержаться от соблазна!- что итальянские жесты – их обилие, скорость и экспрессия - наших молдавских актеров никак не вяжутся с костюмами, эпохой и самим северным Ибсеном. Тем более что концентрат этих жестов и экспрессия актеров разбросаны по спектаклю в какой-то досадной неровной и порой нелогичной последовательности. То они подчеркнуто чопорно-«северные», то скороговорочно-хлопотливо-«южные», простецкие. А жесты, «проходки» актеров на фоне черного задника видны ослепительно ясно. Не расшифрованными актерами показались мне характеры двух мужчин – асессора Бракка (Нику Сувейкэ) и самого Эйлерта Левборга (Лео Руденко). Первый тяжеловат, недостаточно пошловат и игрив, или не до конца самодоволен, а второй – слишком прост и невыразителен для такого замысла. Но самые большие опасения внушала роль Гедды. Это центр спектакля, от этой роли зависит вся трактовка событий. И отчасти опасения подтвердились. Первый акт актриса Михаэла Стрымбяну (Гедда) играет - в смысле жеста - почти шаржированно: как истинная дочь генерала - с прямой спиной, прямыми негнущимися ногами и широким шагом спортсменки. Думаешь, что это прием, но сорок минут действа для одного, даже удачно найденного приема, - это слишком. Рисунок роли беднеет и слабеет в красках такой сплошной «солдатской шагистики» и нарочитой «стервозности». «Голубушка, да ты просто ведьма!», -хочется сказать такой Геде. - И зачем вокруг тебя весь этот сыр-бор?». Тем более что такая «лобовая», без оттенков эстетика роли приходит в полное противоречие с режиссерской попыткой развернуть куда более сложную тему неутоленных амбиций, коварства, изощренности, ненасытности натуры, и даже известной утонченности, глухой тоски о несбыточном и потаенной страсти-мести, которая ведет весь спектакль. А уж о крайнем эстетизме Гедды, как сплошном императиве ее поступков, при таком рисунке вообще говорить не приходится. И тут не спасет ни картинное закуривание сигареты в длинном мундштуке, ни эффектный атласный халат, ни нога за ногу. Правда, актриса как бы устает от шагистики и несколько раскрепощается во втором акте: ее движения становятся более разнообразными, не такими заданными и «деревянными», но это уже под занавес, как говорится. Обратный процесс происходит с трогательной Теей Эльвстед (актриса Маргарета Пынтя). Очаровательная и непосредственная актриса, играющая любящую женщину, в какой-то момент начинает «косить» под «дурнушку Бетти» из известного сериала – втянутая в плечи голова, суетливые «старушечьи» мелкие «крысиные» пробежки по сцене - кто же ее такую не узнает? Рождается фарс там, где его быть не должно. А вы говорите масскульт. Куда нам без него? Он вездесущ, как паразит. Вот лезет, откуда не знаешь. А это обидные приблудившиеся «вставки», потому что трогательная органика роли есть, она состоялась, актрисе осталось совсем немного, чтобы развернуть паруса в пользу убедительного и цельного образа.А в общем, актеров, театр и уж режиссера есть с чем поздравить. Сложно сегодня ставить Ибсена. И любая удача тут на весь золота. Елена ШАТОХИНА