Эколожь (Рынок защитит природу от ее защитников)

ЭколожьРынок защитит природу от её защитниковАнатолий Вассерман,корреспондент журнала«Наука и промышленность России» Недавние катастрофические наводнения в Европе и оползни на кавказском побережье вновь напомнили: человечество не может ждать милости от природы после того, что с нею сделало. Совершенно очевидной выглядит необходимость защитить природу любой ценой. Беда только, что любую цену всегда платят из чужого кармана.Древняя жара Главной причиной катастроф нынешнего лета считается глобальное потепление. А его источником, в свою очередь — рост концентрации парниковых, то есть удерживающих тепло в атмосфере, газов. Действительно, недавнее глубокое бурение антарктических льдов позволило определить эту концентрацию чуть ли не за каждый год из последних 400 тысяч. И оказалось, что нынешняя концентрация парниковых газов вдвое выше исторического максимума. Улика, казалось бы, бесспорная. Беда только в том, что по данным этого бурения установлено не только содержание разных газов. По тонким признакам — вроде соотношения разных изотопов кислорода — удалось определить среднюю температуру Земли в разные эпохи. Оказывается, ныне этот показатель на целых 1.5° ниже ранее достигавшегося предела. Да и сам этот предел вовсе не совпал по времени с максимумом парниковости атмосферы. Выходит, парниковые газы — далеко не единственная причина глобального потепления. А может быть, и далеко не главная. По крайней мере, экологи ещё очень далеки от единого мнения. Зато экологисты выступают дружной иллюстрацией к «Маршу бюрократов» Юлия Кима: Поступью железной, Дружно, как стена, Мы шагаем вслед за, Мы шагаем вслед за, Невзирая на. По крайней мере заключённый в Киото с их подачи международный протокол о предотвращении выброса парниковых газов не взирает на многое.Киотская кислота Прежде всего — на соотношение парниковых активностей разных газов. Основные меры, предписываемые киотским протоколом, нацелены на искоренение самого распространённого парникового газа — углекислоты. В частности, в энергетике рекомендуется сокращать потребление угля, заменяя его нефтью и газом. Ведь в этих видах топлива значительная часть энергии запасена в водороде, а парниковая активность паров воды, образующихся при его сгорании, практически неощутима. Так что парниковый эффект в расчёте на единицу выделяющейся энергии у нефти заметно меньше, чем у угля, а у газа — ещё меньше, чем у нефти. Между тем основной компонент природного газа — метан — несравненно парниковее двуокиси углерода: для достижения равного задержания тепла нужна в 30 раз меньшая его концентрация. Так что, как я уже отмечал в статье «Золотые миллиарды»02, одних утечек газа при его добыче вполне достаточно, чтобы покрыть разницу в парниковых эффектах, достигаемую при замене угля. Более того, сжигание угля образует немало пылевидной золы. Она, конечно, приносит немало неприятностей — не зря газ считают самым чистым топливом, а уголь самым грязным. Но с другой стороны эта пыль активно поглощает тепло, попадающее в атмосферу извне — от солнца, и удерживает его на больших высотах, откуда оно излучается легче. Тем самым пыль заметно снижает парниковый эффект. Выходит, именно для его сокращения было бы очень полезно не уменьшать, а наращивать потребление угля.Радиоактивный дым Правда, уголь действительно опасен. И не только смертями шахтёров в подземных катастрофах. Главная угроза — та самая зола, которая спасает от парникового эффекта. Она состоит в основном из горных пород, а те содержат немало природных радиоактивных изотопов. В той же статье я писал, что даже с учётом чернобыльской катастрофы вся ядерная энергетика мира выбросила в атмосферу меньше радиоактивности, чем угольные электростанции — не говоря уж о бесчисленных доменных печах, котельных, домашних каминах… Вот только от экологов об этой опасности угля мне ничего слышать не доводилось. Потому что самая безопасная в мире энергетика — ядерная — всегда была главной их мишенью. Экологические бунтари вроде «Зелёного мира» — Greenpeace — время от времени даже устраивают предаварийную обстановку при перевозке ядерного топлива (особенно самого опасного — отработанного), чтобы хоть как-то помешать развитию ненавистной им отрасли.Озоновая дыра в кошельке Такие, мягко говоря, рассогласования между научными данными и экологической рекламой можно было бы счесть случайными, если бы они исчезли сразу же после публикации соответствующей информации. Но долгий и печальный опыт показывает, что заблуждения экологистов на редкость долговечны. Настолько, что счесть их заблуждениями довольно трудно. Вновь сошлюсь на «Золотые миллиарды». Там я кратко упоминал о нашумевшей в своё время проблеме «озоновых дыр». Пару десятков лет назад сезонное снижение концентрации озона над Антарктидой стало предметом шумного внимания СМИ всего мира. Главными виновниками были скоропостижно признаны фреоны — хлорфторуглероды, благодаря летучести и химической инертности нашедшие в технике сотни применений: от пожаротушения в автомобилях и танках до распыления аэрозолей из баллончиков, от холодильных агрегатов до промывки электронного оборудования. Экологичные химики объяснили, что распад трёхатомных — озоновых — молекул кислорода на обычные двухатомные резко ускоряется под воздействием хлора. По их подсчётам, каждый атом хлора способен до того, как свяжется в какие-то устойчивые соединения, развалить порядка миллиарда молекул озона. А молекулы фреонов, попав в озоновый слой, распадаются с выделением именно атомарного хлора. Правда, некоторые подробности красивая теория не объясняла:!=! Хлор добывают не только из фреонов, как изюм — не из одних булок. В частности, вулканы ежегодно выносят его в атмосферу во многие миллионы раз больше, чем содержалось во всех фреонах, производимых за тот же срок всей промышленностью земли. Да и в промышленности хлор производится — и, к сожалению, выбрасывается в атмосферу — множеством отраслей, среди которых фреоновая — далеко не самая мощная.!=! Чем тяжелее молекула, тем быстрее падает её концентрация с высотой. Поэтому доля фреонов в озоновом слое ещё во много раз ниже, чем в нижней части атмосферы — следовательно, и их роль в распаде озона ещё гораздо меньше.!=! Снижение концентрации озона наблюдалось в месте, максимально удалённом от основных источников фреоновых выбросов — Антарктиде. Причём снижение это было не постоянным, а сезонным. Правда, картину атмосферной циркуляции, объясняющую такое несоответствие распределений самих фреонов и их предполагаемых последствий, удалось выстроить. Но степень её соответствия остальным метеорологическим данным низковата даже по меркам самой метеорологии.!=! Фтор химически активнее хлора. Поэтому он высвобождается из сложных соединений намного труднее, а включается в них быстрее. Но всё-таки за время свободного существования в озоновом слое он должен был бы — вследствие той же активности — влиять на озон ничуть не менее разрушительно, чем хлор. Но экологисты целиком сосредоточились на пагубности хлора, изобилующего в атмосфере независимо от фреонов. А вот фтор, попадающий туда почти исключительно из этого источника, не упрекали. Впрочем, последняя странность разъяснилась довольно быстро. На роль заменителя фреонов были предложены именно бесхлорные фторуглеводороды. И довольно скоро международная конвенция утвердила это предложение. Фторуглеводороды стали продвигаться всей мощью политиков. Правда, в некоторых сферах они не стали полноценными заменителями фреонов. Так, в аэрозольных баллончиках сейчас применяется пропан — легко воспламеняющийся, да и по парниковой части небезупречный. А, скажем, пожаротушение на транспорте остаётся монополией фреонов: для пресечения сложных химических реакций, именуемых горением, хлор весьма полезен. Правда, фторуглеводороды, как и классические фреоны, химически инертны и безопасны для здоровья03. Но побочные эффекты круговорота фторуглеводородов в природе изучены ещё хуже, чем последствия массового применения фреонов. Ведь до сих пор не слишком дорогой технологией их массового производства располагает только фирма E.I. DuPont04. Даже если она и располагает какими-то сведениями о возможных опасностях её нового товара — желания поделиться этими сведениями с общественностью доселе не наблюдалось. Доля фтора во фторуглеводородах выше, чем во фреонах — а фтор куда реже хлора и сложнее в добыче. Оставить в сложной молекуле водород, не допустив полного вытеснения его фтором, довольно трудно — технология даже у Дюпона отработана ещё далеко не идеально05. Масштабы производства заведомо меньше: как уже отмечено, фреоны заменяются фторуглеводородами далеко не повсеместно. Не говоря уж о том, что хладотехнические свойства фторуглеводородов по сравнению с фреонами тоже, мягко говоря, слабоваты — то есть экономичность бесчисленных холодильников и кондиционеров приходится теперь обеспечивать существенно более сложными и дорогими приёмами, чем во фреоновую эпоху. По всем этим — и многим не указанным — причинам фторуглеводороды заметно дороже фреонов — и в производстве, и в применении. Так что вся мировая экономика испытала в связи с этой заменой изрядное напряжение. Разве что фирма Дюпон неплохо заработала.Богатство в чужих карманах Впрочем, экологистам денег не жаль. Не зря они постоянно призывают к замене нынешних источников энергии возобновляемыми энергоресурсами — солнечными батареями, ветром, гидроэнергией, метаном из разлагающихся свалок и т.п. И при этом деликатно умалчивают об одном принципиальном недостатке всех этих ресурсов — рассеянии. На единицу площади и объёма приходится столь малая мощность солнечного излучения или ветра, что улавливать их в количестве, достаточном для практических нужд, могут лишь конструкции чудовищно громоздкие и сложные. Следовательно, очень дорогие. А поскольку в современном мире деньги практически равносильны энергии06, нетрудно показать, что изготовление такой системы отнимет едва ли не больше энергии, чем она сможет собрать за весь срок службы. То есть при всех мыслимых в обозримом будущем технических усовершенствованиях внедрение «экологически чистой» энергетики способно лишь повредить экологии. Зато несомненно принесёт немалую выгоду разработчикам и изготовителям нетрадиционных энергосистем. Ведь внедрение этих систем субсидируется необычайно щедро. Ассигнования из государственных и местных бюджетов западных стран давно измеряются многими миллиардами. В начале 2002-го конгресс США в очередной раз продлил налоговые льготы производителям и пользователям неэффективных «чистых» электрогенераторов. И даже сами потребители во многих странах уже готовы переплачивать за «экологически чистую» энергию — дифференциация цены электричества в зависимости от его источника становится в последние годы всё популярнее: пропаганда работает. Между тем, даже если отвлечься от энергетической экономики, экологическая чистота нетрадиционной энергетики тоже сомнительна. Конечно, вполне разумно сжигать мусор, не давая выделяющемуся при его разложении метану пополнить атмосферный запас парниковых газов. Но, например, ветротурбины, прославляемые одними группами экологистов за чистоту, другими критикуются за шум, порчу пейзажа, а главное — за опасность для птиц: концы лопастей движутся так быстро, что птицы просто не замечают их и гибнут от ударов. Правда, экономичность нового энергооборудования тоже понемногу растёт. Его поборники особо уповают на эффект масштаба: чем больше объём производства, тем дешевле обходится каждая единица продукции. Поэтому экологисты постоянно призывают наращивать использование нетрадиционных энергосистем, обещая, что благодаря этому они рано или поздно подешевеют. Некоторые производители даже гарантируют своим покупателям возврат средств, если приобретённый ими товар подешевеет в течение какого-то (конечно, не слишком большого) срока. Эта ценовая защита зачастую срабатывает. Но детальный анализ показывает: удешевление новой энергетической аппаратуры порождается не ростом её производства, а непрерывным техническим совершенствованием. Конечно, само совершенствование в немалой степени обеспечено щедрым финансированием, а то в свою очередь — ростом покупок. Но почему бы не направить хотя бы государственные субсидии непосредственно на совершенствование, а не на рост производства, от которого на исследования и разработки отчисляется неизбежно скромная доля? И почему не подождать с массовым производством за казённый счёт до тех пор, пока товар не станет достоин производства? Похоже, отвечать на эти вопросы мало кому хочется. По непреложным законам общества чем больше денежный поток, тем заметнее его доля, расходуемая на его же поддержание и развитие07. Реклама и лоббирование — двигатель любой торговли. Судя по реакции общественности, экологические шумы — далеко не самый неэффективный метод рекламы.Наезд Впрочем, экологическая паника не только подгоняет, но и тормозит. Та же ядерная энергетика усилиями экологистов развивается куда медленнее, чем следовало бы по её экономическим характеристикам. А российская нефтехимия под их же давлением долгое время была едва ли не парализована, так что из страны уходила в основном куда более дешёвая сырая нефть. При этом далеко не все сходные звенья хозяйственных механизмов атакуются в равной мере. Например, российские лесопромышленники подвергаются непрерывным нападкам, тогда как канадские остаются практически вне зоны критики. Хотя и тем и другим достаточно далеко от скандинавских — похоже, лучших сегодня08 — технологий лесопользования09. Королей российских СМИ Березовского и Гусинского, как известно, обвиняют в информационном рэкете — то есть тривиальном шантаже, помноженном на возможности широчайшего вещания: мол, если заплатите, мы не будем публиковать всё, что о вас думаем. Greenpeace, по слухам, планирует свои шумные акции сходным образом. «Зелёный мир» — организация куда более закрытая, чем ОРТ или Мост-медиа. Так что проверить эти слухи — не говоря уж об оценке динамики: растёт или сокращается подобная практика — пока трудно.Подковёрные деньги Конечно, можно поверить, что экологическая паника вокруг озоновой дыры не финансировалась наследниками революционного пороходела дюПона. Можно думать, что ветряки и солнечные батареи когда-нибудь станут не столь бессмысленными энергетически. Можно предположить, что требование заменить уголь более опасными в парниковом плане (как выявляется при точном подсчёте) газом и нефтью не оплачено ни нефтяниками, ни газовщиками. Можно даже поверить, что протесты против ядерной энергетики в пользу значительно более грязных технологий — следствие вполне добросовестной истерической безграмотности. Можно было бы — если бы каждый из этих примеров был единственным. Но, как сказал Полоний о Гамлете, «если это и безумие, то в нём хотя бы есть система». Для иллюстрации этой системы приведу ещё пример — на сей раз из отечественной практики. В начале сентября российские экологисты попытались через суд запретить запуск нефтяной платформы Д6 на Кравцовском месторождении на Балтике. Мол, ради защиты находящейся неподалёку заповедной Куршской косы — единственной в Европе песчаной дюны — от возможных разливов нефти. Правда, независимые специалисты дружно уверяют, что с этой платформы разлив возможен разве что в случае столкновения с нею парочки танкеров — что представляется немногим более вероятным, нежели уничтожение всей косы прямым попаданием метеорита. Но экологисты соотношениями вероятностей угроз и цен их отражения отродясь не интересовались. Есть, правда, у судебных игр вокруг Д6 и другие, более вероятные, мотивы. На Кравцовское претендует Литва. Договор о российско-литовской границе пока не ратифицирован, и немало местных политиков желает несколько подкорректировать его — естественно, в свою пользу. Активная разработка приграничного месторождения — весомый аргумент в пользу сохранения нынешнего положения границы. Соответственно отсрочка разработки может немало способствовать переходу границы на другую сторону месторождения. Впрочем, не стоит торопиться обвинять экологистов в непатриотичности. Платформа принадлежит ЛУКойлу. А в той же Литве недавно нефтеперерабатывающий завод в Мажейкяе достался не ему, а ЮКОСу. Похоже, по соображениям не столько коммерческим, сколько политическим: ЛУКойл там считают более государственной структурой, нежели ЮКОС, а присутствия российского государства в Прибалтике побаиваются. Но никто не исключает, что и коммерческие игры сыграли в этом решении немалую роль. А если так, отчего бы не предположить, что ЮКОСу помогают расширить свою зону влияния в регионе. Может быть, помощники даже и не слишком корыстны.Всё разворуют Впрочем, за российскими экологистами достаточно часто тянется столь же откровенный денежный след. Скажем, протест против переработки в России ядерного топлива, отработанного за рубежом, практически все специалисты дружно считают деянием в пользу французских ядерщиков. Страна, извлекающая из ядерных реакторов половину своей электроэнергии, давно освоила технологию извлечения из реакторных отходов бесчисленных полезных веществ — от плутония, в различных дозах вырабатываемого реакторами любых типов, до активных изотопов, применяемых в сотнях разных технологий. Теперь она очень не хочет делиться доходами. Да и политическим влиянием: скажем, тот же плутоний должен находиться под жёстким контролем, ибо превосходен не только как реакторное топливо, но и как сырьё для ядерных бомб. На беду экологистов, цена вопроса — $20 млрд — в данном случае оглашена их оппонентами. И достаточно велика, чтобы в бескорыстии противников российской ядерной энергетики усомнились даже самые невинные. Поэтому экологисты устами крупнейшего российского социал-демократа Г.А. Явлинского выдвинули неубиенный контрдовод: пусть и дело полезное, и доходы велики, а что толку — всё равно всё разворуют. Довод оказался столь удачен, что его взяли на вооружение и зарубежные борцы с человеческой активностью. Скажем, в августе 2002-го президент США на съезде тамошних лесничих одобрил предложенный ими план борьбы с лесными пожарами путём тщательного ухода за лесами. Как известно, лес в естественном состоянии неизбежно время от времени выгорает. Гниль и сухостой — прекрасное топливо, и удачной молнии достаточно, чтобы пламя расползалось во все стороны вплоть до крупного дождя. Природа, конечно, ещё задолго до возникновения человека привыкла к этим катастрофам. Но людям столь естественный ход событий не всегда подходит. И не только в США: например, москвичей в том же августе и начале сентября вряд ли радовали гарь и удушливые газы соседних пожаров. Чтобы лес реже следовал природным законам, надо вовремя убирать потенциальное топливо — деревья, достигшие предельно допустимых сроков и размеров, и всякий лесной мусор — и делать широкие противопожарные просеки поперёк господствующих направлений ветра. Но нынешний президент — правый, а экологисты, естественно, левые: ограничение активной самодеятельности граждан — основа именно левой идеологии. Поэтому за любым шагом Буша «зелёные» следят чуть ли не в лупу. И одобренный президентом план тут же вызвал их возмущение. Мол, под предлогом рубок ухода лесохозяйственные фирмы непременно займутся сплошными вырубками. А выручкой поделятся с теми же лесничими, чтобы те не возражали против столь вопиющего нарушения законов природы и государства.Не дурью единой Конечно, далеко не все экологические кампании столь же плохо согласуются со здравым смыслом, не говоря уж об экономике и прочих точных науках. Например, продвигаемый тем же Бушем план нефтегазодобычи в аляскинском Арктическом заповеднике живой природы действительно вызывает немалые сомнения. Запасы тамошних месторождений соответствуют примерно полугодовым — в лучшем случае годовым — потребностям страны. А природа в столь жёстких климатических условиях оправляется от малейшего техногенного воздействия веками. Не говоря уж о том, что абсолютная нетронутость и первозданность невосстановима по определению. Традиционная российская экологическая мишень — Байкальский целлюлозно-бумажный комбинат — и вовсе откровенно нелепа. Строили это чудо техники для того, чтобы промывка сырья байкальской сверхчистой водой обеспечила сверхчистоту целлюлозы. А из неё в свою очередь получалась столь же сверхчистая вискоза для сверхчистого корда — компонента покрышек для колёс самолётных шасси. Ради могущества советской авиации не жаль было даже той самой природы, которую этим могуществом следовало защищать. Между тем, пока сооружалось чудо отечественной лесохимии, химики других специальностей освоили новые, полностью синтетические, волокна, по сравнению с которыми вискозный корд немногим лучше старой гнилой бечёвки. Для любого же другого применения сверхчистота целлюлозы вовсе не обязательна. И вся дальнейшая жизнь комбината превратилась в сплошной арьергардный бой — попытки оправдать уже сделанные капиталовложения.Бесплатный сыр Впрочем, руководители комбината называют множество других аргументов в пользу продления своего существования. Да и американские нефтяники нашли доводы в пользу принятия не только самим Бушем, но и всей его партией решения, заведомо непопулярного у большинства избирателей. Вряд ли эти доводы сводятся к толщине кошелька. За откровенно корыстное решение политик обычно требует очень уж много: ведь принять такое решение он может за всю свою политическую карьеру всего два раза — первый и последний. Всё гораздо сложнее. Именно сложность природных взаимодействий не позволяет отслеживать все последствия каждого шага. Следовательно, оборвав в нужный момент цепочку рассуждений, можно правдоподобно обосновать практически любую позицию по любому вопросу природопользования. Оттого и сосуществуют — хотя и не очень мирно — две полярные точки зрения. Крайние экологисты призывают к ограничениям, в принципе несовместимым с существованием человечества: точка зрения если не разумная, то по крайней мере благородная — если, конечно, экологисты согласятся начать избавление природы от человечества с самих себя. А столь же крайние экономисты полагают допустимым любое разрушение окружающей среды: если на этой планете рано или поздно станет невозможно жить — надо успеть развить промышленность столь всемогущую, чтобы с её помощью переселиться в более щедрые уголки космоса. Почему между столь крайними позициями до сих пор не найдена золотая середина, понять несложно. Жизненные блага, обсуждаемые противниками, несоизмеримы. Чистое небо и свежий воздух бесценны. Бесценны в прямом смысле — не имеют цены и потребляются бесплатно. Поэтому кому-то кажется, что ими можно пожертвовать ради чего-то явно дорогого. А ещё кто-то считает сами эти блага достойными любой жертвы.Всеобщий эквивалент Между тем способ сопоставления всех затрат и результатов существует с незапамятных времён. Это деньги. Всё, чем рынок — взаимодействие множества свободных и независимых хозяйствующих субъектов — может обмениваться, обретает рано или поздно единую цену и по этой цене сравнивается с любыми другими предметами обмена10. Более того, чем дороже товар, тем активнее изыскиваются способы обойтись без него. В «Золотых миллиардах» я рассказывал о споре одного из основателей экологического алармизма Пола Эрлиха с экономистом Джулианом Саймоном. Эрлих утверждал, что ограниченность Земли приведёт в обозримом будущем к исчерпанию любого полезного ископаемого. А Саймон заявил, что задолго до исчерпания рост цены этого ископаемого заставит найти ему замену. Ход истории доказал правоту Саймона: в долгосрочной (хотя бы порядка 10 лет) перспективе любое сырьё дешевеет11. После признания Эрлихом поражения в публично заключённом пари экологисты говорят о ценности только бесхозных — и поэтому бесплатных — благ, вроде того же чистого воздуха. Эти их слова пока не проверены рынком. Поэтому и опровергнуть такие заявления почти так же трудно, как и доказать.Всеохватывающий рынок Тем не менее некоторые попытки придать природным благам рыночную цену уже делаются. Так, в киотском протоколе есть по меньшей мере одно рациональное зерно — торговля квотами. Страна, выбросившая в атмосферу меньше парниковых газов, чем в 1990-м году (договорная точка отсчёта состояния природы), может предложить другим государствам воспользоваться этой экономией и выбросить больше — за соответствующее вознаграждение. Между прочим, механизм квот доказывает, что наличие хозяина вовсе не обязательно для формирования рыночной оценки ресурса. Если ресурс общедоступен — можно считать каждого из нас владельцем прав на использование12 равной его доли. И уже между всеми нами как владельцами вести торговлю, формируя таким образом рынок и определяя на этом рынке цену. Оценить можно даже столь ключевую и, казалось бы, невосполнимую особенность природы, как генетическое разнообразие. Коллекция растительных генов, созданная в 1920–30-х годах Николаем Ивановичем Вавиловым, существует до сих пор, и её бесчисленные применения в сельскохозяйственной селекции принесли хотя и грандиозный, но вполне исчислимый доход. А недавнее определение генома человека позволяет рассчитывать в ближайшем будущем на создание сколь угодно детализированных коллекций генов всего живого. Так что та часть разнообразия, которую определяют чисто генетические факторы, вполне может быть сохранена и воспроизведена без искажений за достаточно скромные по мировым меркам деньги13. Во многих случаях цена благ, воспеваемых экологистами, уже известна. Например, в США прекрасно развита индустрия отдыха. Если по отраслевым тарифам оценить весь Арктический заповедник, а не только уже освоенную туристами14 его часть, станет очевидно, что добыча энергоресурсов на этой заповедной территории попросту нерентабельна. Как нерентабельна и продукция Байкальского комбината в сравнении с озёрной водой, которую ещё не вымерший микроскопический рачок эпишура доводит до питьевой чистоты самостоятельно: даже в Москве, отродясь не страдавшей от жажды, литр питьевой воды в бутылке стоит порядка 10 рублей. В странах, где земля никогда не выводилась из рыночного оборота, открытые разработки полезных ископаемых ведутся заметно реже, чем в России. А если всё же ведутся — после выработки карьера земля тщательно рекультивируется и возвращается на рынок. И природа не страдает. Лесопромышленники давно уже обязаны платить за каждое срубленное дерево. Причём можно эти деньги не вносить в казну, а самостоятельно истратить на расчистку вырубки и посадку новых деревьев. Так что леса, как правило, возобновляются даже в большем количестве, чем сводятся. Только в слаборазвитых государствах вроде Бразилии или России, где попенная плата слишком мала или попросту не взимается, леса вырубаются хищнически, а вырастают только благодаря самой природе.Не надо бояться человека с рублём К сожалению, пока далеко не все возможности природы обрели рыночную оценку. Прежде всего — по идеологическим соображениям. Мол, если та же вода подорожает, бедные вымрут от жажды. На самом же деле, как известно, искусственное снижение цены любого товара наращивает его потребление прежде всего далеко не беднейшими. Так, в советские времена дотации на мясо, выраженные в его низкой официальной цене, доставались в основном зажиточным семьям: бедным не хватало денег даже на покупку по дешёвке, зато люди с достатком могли себе позволить покупать побольше. А патологически дешёвым хлебом откармливали скот — и заодно падало производство зерна. Зато в наши дни сокращение безадресных дотаций возродило российское сельское хозяйство: скажем, в 2002-м в России произведено зерна чуть ли не на 20 млн тонн больше, чем нужно внутреннему рынку, и страна впервые после коллективизации столкнулась с трудностями поиска для российского хлеба ниши на рынке мировом. Конечно, заботиться о беднейших слоях необходимо — хотя бы во избежание волнений в их среде, не говоря уж о резерве развития экономики, который они собою представляют. Но мировая практика давно доказала, что прямые дотации несравненно эффективнее косвенных. Не только потому, что достаются именно тем, кому должны. Но и потому, что заставляют бедняков осознать своё положение и напрячь силы, чтобы заработать самостоятельно. А заодно отказаться от претензий, не обоснованных собственными достижениями. Следовательно, необходимо добиваться, чтобы все возможности природы обрели нормальную рыночную цену. Те, кому эта возможность жизненно необходима, а цена непосильна, получат соответствующие дотации: эффективный рынок создаёт достаточные для этого средства. А рынок позволит сопоставить чистый воздух с яркими лампами, питьевую воду с шинами и рубашками… На развитом рынке смогут беспрепятственно работать и эрлихово самоограничение, и саймоново замещение, и многие другие (в том числе и не исследованные пока) механизмы эффективного использования ограниченных ресурсов. Конкуренция этих механизмов наилучшим образом защитит интересы всех нас вместе и каждого в отдельности: как известно, конкуренция — вообще эффективнейший способ защиты потребителя. А экологи — наравне с прочими учёными — будут прогнозировать динамику цен природных ресурсов, искать оптимальные пути их применения, развивать методики комплексного исследования природных систем, чьё состояние так или иначе сказывается на человеке и прочих звеньях экономики. Словом, займутся делами, действительно полезными для всего человечества, а не теоретическим обоснованием необходимости его скорейшего искоренения. Вот только экологисты со своим развешиванием плакатов на трубах и приковыванием наручниками к оградам рискуют при таком развитии остаться не у дел. Ну что же, пока ещё ни в международном праве, ни в законах отдельных стран не записано отдельной строкой обязательство поддерживать благополучие руководства Greenpeace.Впервые опубликовано (с сокращениями) в журнале «Наука и промышленность России» № 9/2002 г.© 2002.09.20.00.45, Анатолий ВассерманПерепечатка без предварительного согласия (но с последующим уведомлением) автора допускается только в полном объёме, включая данное примечание.