Петька

Петька, насвистывая «Я сошла с ума, я сошла с ума», двигался, руки в карманы, по аллее городского парка и торчал. Нет, не в прямом смысле (Петька был, вообще-то, ботан) – а просто погода была ахуьительная, первые деньки наконец-то-лета, солнышко, девчонки там и все такое. Правильнее было бы сказать – Петька тащился, или даже «радовался жизни, будто в первый раз». Вроде бы кто-то где-то написал какие-то стихи, где так прямо и было написано- «как в первый раз». Короче, Петькино настроение вполне соответствовало замечательнейшей с самого утра погоде. Петька был ботан. Я вроде бы уже говорил об этом? Ну ничего, можно и еще раз сказать, тем более, что это качество сыграет ключевую роль в его дальнейшей судьбе. К слову, жить Петьке оставалось считанные минуты, просто он еще об этом не знал. Редко, очень редко, кто знает о таких вещах заранее, и уж совсем невозможно себе представить, чтобы человек (пусть даже он трижды ботан) мог в такой момент насвистывать «мне нужна она, мне нужна она». Городской парк был самым обычным городским парком. Вернее, это был скорее даже сквер, тесно обжатый вдоль бетонными и кирпичными, но таким же грязно-серыми, пятиэтажками, и упиравшимся с одной стороны в обелиск павшим героям, а с другой – в автобусный круг. Парком его в глазах жителей делала большая лужайка влево от круга, под которой, по слухам, располагалось городское бомбоубежище на случай атомной войны. По этой причине на лужайке и не построили никаких домов, а оставили как есть. Киоски, правда, поставить разрешили – и теперь их тут стояло штуки три: с пивом, сигаретами и один – непонятно как затесавшийся сюда «Молдпресса», с детективами и городской газетою. Впрочем, сигареты там продавались тоже. Здесь, «на пятачке», после работы собирались попи3деть за парой кружек мужики, днем катали в колясках свою малышню бабки и молодые мамаши, а ближе к ночи подтягивались парни с девчонками – тусоваться. К пятачку от автобусной оконечности сквера вела короткая тенистая аллея, по которой и насвистывал сейчас Петька. Гулял. Аллея закончилась, и Петька вышел под голубое, без облачка, небо, с совершенно уже почти как летним солнцем наверху. Тут его и окликнули. На выходе, на лавочках, сдвинутых дюжим населением микрорайона в каре, расположилась компания молодых людей и несколько девушек с ними, одну из которых Петька слишком хорошо, на свое несчастье, когда-то знал – но это уже совсем другая история и могла бы быть рассказана по случаю совсем уж в другой раз. - Слышь, Петруха, подь на минутку! – это Шмаков позвал. Шмакова, грозу всей школы, Петька как-то потерял из виду с тех пор, как того после девятого не перевели в десятый, а отправили в ПТУ или еще куда. Говорили, что он сидел в колонии, но Петьке все это было совсем не интересно. С поступлением в институт он совершенно выпал из жизни района, и даже с теми своими одноклассниками, которые жили в одном с ним доме, ему встречаться как-то не совпадало. А тут вдруг – сам Шмаков. Только этого и не хватало… Но что в следующий момент Петьку искренне удивило и даже почти приглушило неприятно сосущее ощущение опасности – так это книга в шмаковских квадратных ручищах. Толстая, в хорошем переплете, солидное издание – уж в книжках-то Петька толк знал. Такую же книгу листали и еще несколько человек в компании, а одна девушка, смешно нахмурив бровки, даже водила пальчиком по строчкам и проговаривала про себя прочитанное – ну прямо вылитая первоклашка. - Слышь, Петро, нам тут с ребятами непонятна пара моментов. Ты нам не поможешь? – Шмаков улыбался вполне добродушно. Несколько парней вскинули глаза на Петьку и тоже заулыбались. - Пара… помо… помочь? Конечно! а что такое? В чем проблема? – Петька поймал себя на том, что неприятно заикается и тут же постарался выправить речь, говорить уверенно и солидно – давно уже не школьники же, взрослые ж люди, на самом деле! - Да вот, тут у нас спор небольшой вышел. Да ты сам посмотри! – и Шмаков протянул ему книгу. – На сто четырнадцатой странице. Петька принял в руки увесистый том в гладком, с тиснением, под кожу, переплете, бросил взгляд на название. На обложке золотом по пурпуру значилось: «ДАТЬ ПИ3ДЫ СВОИМИ РУКАМИ» и все объясняющий, но от этого не становящимся менее несуразным для настоящей, типографской книги подзаголовок: «Уцелеть самому и уе6ать насмерть». Он недоуменно взглянул на форзац - то же название было выполнено странным, угловатым шрифтом, и уже собрался пролистнуть первые страницы, как вдруг перед глазами у него мелькнуло что-то темное, округлое, в голове фейерверком разлетелось серебряное яблоко, и сразу растеклось перед глазами грязной багровой пеленой. - Ну, теперь доперло? Что я тебе говорил? – донесся до него сквозь нарастающий грохот в ушах голос Шмакова. Потом яблоко брызнуло огнем еще раз и тут же занавесом обрушилась тьма.