СЛУЧАЙ С ПОЛИТОЛОГОМ

Политолог Гаврилюк проснулся с какой-то тревогой на душе. Он отодвинулся от потного бока жены и потянулся. Но тревога не проходила. Гаврилюк встал и подошел к окну. Брезжила весна. Липкие листочки, смеясь, заглядывали в немытое окно Гаврилюка. Птичка щебетала. Солнышко смеялось. Весна была, точно. "Это от нее тревога", - понял Гаврилюк и пошел в уборную. Стоя над унитазом, сердито подумал про чеченских аксакалов (Гаврилюк готовил про них доклад на форуме политологов) и стал нащупывать кожистую свою колбаску. Нащупав твердое и тонкое, Гаврилюк замер. Очень твердое и очень тонкое. Не веря своим ощущениям, он продвинул пальцы дальше, к концу - длинное и тонкое заканчивалось какой-то хуйней: мягкими какими-то тряпочками, невозможными в этом месте!!! Гаврилюк заставил себя посмотреть на это.И крикнул!И перднул!Вместо члена там был цветок! Лютик окаянный!Визжа, Гаврилюк выбежал из уборной.Он влетел в спальню и прыгнул на жену. Он больно ударил ее коленом в живот.- Алена! Алена! - визжал Гаврилюк. - Что же ты спишь, свинья несчастная!Алена Гаврилюк, черноволосая кудрявая женщина, пошевелила полным телом и, не раскрывая глаз, вытянула губы трубочкой, чтобы догадливый Гаврилюк быстренько вставил туда утренний хуй свой. Алена Гаврилюк была полная белотелая феминистка, вся в мелких черных кудряшках, но, правда, нимфоманка. "Страстная женщина", - говорил Гаврилюк друзьям-политологам и обсуждал с ними половые извращения политической оппозиции. Но сейчас, стоя над большим лицом Алены, обрамленным потными кудряшками, он не знал, что засунуть в рот супруге. Он вдруг понял, что если поганый лютик не отпадет и его небольшой, но крепкий кривоватый хуй не вернется на свое место между двух седых обвислых яиц, то не только Алена уйдет от него к феминисте Римме Германовне, но и с работы политолога Гаврилюк полетит. Полетит, как пить дать! Никто не станет слушать политпрогнозы человека, у которого вместо хуя цветок. "Мама моя! Мама моя! Помру ведь!" - подумал Гаврилюк. - "Черт с ней, с работой. Но жена моя Алена! Я ведь люблю ее искренне!" Утрата Алены была чудовищнее, чем цветение лютика между ног Гаврилюка. "Надо думать не о себе! - понял Гаврилюк. - Черт с ним, с лютиком! Я должен думать о других, о ней!" Гаврилюк убрал ногу с мягкого живота жены и пробежал на кухню. Ничего похожего на хуй он, конечно, там не нашел. На всякий случай он схватил соленый толстый огурец и пол-круга краковской колбасы. Но он знал, что если сунет в рот супруги краковскую колбасу, то та ее просто сожрет. Аппетит у той был замечательный. Разбуди ее ночью, скажи - щи наварены, пойдет хлебать. Глаз не разлипая. Поэтому Гаврилюк засунул ей в рот палец, на мол, пососи! Жена приняла это за приглашение к любовной игре и радостно прикусила палец. Гаврилюк взвыл и завертелся. Жена, смеясь, отпустила палец и разинула рот, высунув язык и поводя им из стороны в сторону. Гаврилюк понял, что больше всего на свете он сейчас хочет ссать. Но ссать ему было нечем. Ебаться нечем. Ссать нечем. Жизнь рушилась. Гаврилюк в отчаянии рухнул на жену и стал мять ее и тискать, как бы лаская. Вся она колыхалась под ним.Супруга открыла глаза и уставилась на Гаврилюка.- Сейчас, сейчас! - бормотал Гаврилюк. - Сегодня по-новому!- По-новому! - обрадовалась жена. - А как, Гаврилюк?- Вот сейчас и узнаешь, - бормотал Гаврилюк, нечаянно распаляясь на знакомых округлостях жены. - Ты глаза-то закрой, Алена, а то неинтересно. Жена послушно закрыла глазка и разулыбалась. Хотелось полоснуть ее бритвой. Но Гаврилюк очень боялся феминисток и все-таки по-своему любил эту жену. Он решил ее привязать. Но такую тушу привязать было невозможно. И он привязал ее руки и ноги. Супруга радостно ржала.Гаврилюк засунул огурец ей в пизду.- Я открываю глаза! - радостно крикнула жена.А Гаврилюк как раз стоял в это время на виду со своим возбужденным лютиком. Желтенькие лепестки его блестели и казались липкими, а серединка пушистенькой. Гаврилюка осенило! Он даже засмеялся" Он с нежностью посмотрел на свой такой необычный теперь хуй. "Хуйчик мой!" - ласково прошептал Гаврилюк и сел жопой на горло жене.Слегка синея, та прохрипела: "Можно?" Имея в виду, можно ли открыть глаза. Но Гаврилюк ничего ей не сказал. Он быстро ткнул своим лютиком вначале в левый, а потом в правый глаз жены. И она ослепла! Ведь лютик, это не что иное, как "куриная слепота"! После этого Гаврилюк прополз по жене в самый низ ее и выковырнул огурец, не забыв ковырнуть ей клитор. Отчего пизда заулыбалась, а Гаврилюк уселся на пухлый, большой живот жены, раздвинул губы на ее пизде и стал с хрустом есть огурец. И в то же время пощелкивать по пизде и пощипывать волоски окрест ея. Жена, которая долго терпела, сказала напряженным голосом:- Если это "по-новому", то мне не нравится.- Молчи, пизда! - ответил Гаврилюк дерзко и совсем не сексуально.А она сказала:- Гаврилюк, а знаешь, ведь я ослепла.- А, черт с тобой! - легкомысленно отмахнулся Гаврилюк и доел огурец. - Пиздюлечка-то твоя не ослепла. Все ведь дело-то у тебя вот здесь, в писюлечке в твоей мокренькой, а голову твою кудрявую можно совсем оторвать.- Я головой ем, - возразила жена. - Я ею улыбаюсь.- А писькой ты ебесся, - парировал Гаврилюк. - Что ж важнее?Но ссать хотелось так, что искры сыпались из глаз. Гаврилюк вспомнил, как ему рассказывали про одного старика, бывшего члена Политбюро, который перестал писать из принципиальных соображений. В итоге моча разлилась по спине старика, в подкожном жиру, и дед умер. Просто умер. От своей же мочи. Глупая, бессмысленная смерть. Гаврилюк понял, что уже никогда в жизни, ни разу ему не удасться отлить и за это он решил наказать жену. Он схватил краковскую колбасу и вонзил ей в жопу.- Что это у тебя хуй такой кривой сегодня?! - закричала жена.А Гаврилюк вытянул колбасу и снова вонзил ее в прямую кишку супруги.- Вот тебе! Вот тебе! - бормотал Гаврилюк, проталкивая колбасу во все стороны. Видя, что жена затихла и стала напряженно кряхтеть, Гаврилюк подумал:- Ну нет, милая, ты думаешь, что ты ебесси, тебе хорошо, а мне - даже не пописать!И Гаврилюк выхватил колбасу из жениной жопы и стал громко ее поедать.- Ты вроде как что-то ешь? - удивилась жена.- Хуй ем, - с полным ртом ответил Гаврилюк.Жена неуверенно засмеялась.- Чем же ты будешь меня любить? - спросила она дрогнувшим голосом.- Любить! Любить! - передразнил Гаврилюк, но внезапно пожалел жену. - На вот, покушай, Аленка! - Гаврилюк сунул ей откусить от колбасы.- Вкусно, - сказал жена.- Скажи, у тебя жопа пахучая? - обрадовался Гаврилюк.- Так ты меня колбасой любил? - догадалась жена.- А чем же? - отозвался Гаврилюк. - Не цветком же?- Можно, я пукну? - спросила жена.- Да хоть какни! - огрызнулся Гаврилюк.А когда жена длинно пернула, сказал "ф-фу" и помахал ладошкой у носа.И вдруг Гаврилюк задумался. Он сидел на жене, которая пердела и пердела, как ржавый пулемет и поражался однообразию природы. Ведь он был женат не на всей жене, не на башке ее, не на животе, и даже не на жопе. Гаврилюк был женат на конкретной писище с синевато-дряблыми губами и большим глупым клитором, который без передышки требовал внимания к себе. И поразился Гаврилюк - природа так однообразно создала половые органы, а сколько возни вокруг них! Весь мир с ума сходит. Будто ничего в жизни другого нету! А столько всего есть! Интересные книги! Путешествия! Театры, кино! Разные загадочные явления. Есть на что жизнь убить. Но нет. Все люди в трусы друг другу заглядывают и больше им ничего не надо. Тогда почему природа создала лица разные у людей, а половые органы одинаковые? Нет, конечно, они тоже все разные, но по сути - одинаковые. Вот, например, у Гаврилюка вырос вместо хуя цветок. Необыкновенно? Очень! Можно сказать - наконец-то! А что, наградят его за это? Президент орден даст? Посадят. Отрубят. Скосят! А ведь его на семена надо. Поливать! Ему солнце нужно. Вот, например, хуй на солнце не выставишь - враз арестуют. Еще и оскорбят. А лютик - пожалуйста! Цветку нужен солнечный свет, а хую только пизда, одна она. "Разведусь!" - понял Гаврилюк. "К тому же ссать нестерпимо хочется. пол-жизни за пописать".А тут жена, словно угадав его мысли, говорит:- Гаврилюк, дай мне, пожалуйста, твой хуй пососать.- Зачем? - сказал Гаврилюк.- Я прямо не могу, как хочу, - пожаловалась жена. - Не веришь, посмотри сам, у меня между ног мокро? А-то мне скоро на работу. У нас на повестке дня доклад феминистки Риммы Германовны "Пизда с ушами и старый хрен". Дискуссия будет.- Ебал я твоих феминисток, - сказал Гаврилюк. - Римму твою Германовну. А хуй я тебе все равно пососать не дам. Насосалась. Баста.- Почему же? - удивилась жена.- Потому что он у меня цветок!- Он у тебя птенчик и котенок! - засмеялась жена.А Гаврилюк сказал:- Дура ты, Алена! Ты ведь уже и ослепла, и руки-ноги у тебя затекли в путах, а все ждешь, когда тебя трахнут! Ну разве можно быть такой нимфоманкой! Ведь вот у тебя и ноги колесом, и рожа у тебя на уши наползла, хотя пизда у тебя кудрявая, я не спорю, да ведь у меня-то, правда, цветок! Цветок у меня желтенький цветет на месте привычного члена.- Покажи, - не поверила жена.- Как же я тебе покажу, когда ты слепая? - удивился Гаврилюк.- Тогда дай потрогать, - настаивала жена.- Я себя так чувствую плохо, - пожаловался Гаврилюк. - Пойду, в зеркало посмотрюсь.- Иди, - разрешила жена, - и возвращайся скорее.Гаврилюк подошел к зеркалу. Нет, вид был знакомый.- Алена, где мой шейный платок, - крикнул он, разглядывая свои зубы.- Который? Зеленый? - спросила жена.- Зеленый, сволочь! - разозлился Гаврилюк.- Я его застирала! - ответила жена, - он же не для носа, а для шеи."Знает, сволочь, что я обожаю шейные платки. Ведь у меня такая длинная дряблая шея".- Возвра-ащайся,- запела жена. - Я без тебя столько дней... Возвра-ащайся, трудно мне без любви твоей!"Гаврилюк заплакал. Он боялся убить супругу. Он боялся тюрьмы. И сумы.И он вернулся. Он встал над нею в ожидании приказаний.- Ты вот что, Гаврилюк, - сказала супруга, - Если он у тебя цветок, ты дай мне его понюхать.Гаврилюк, глотая злые слезы, взобрался на супругу и пополз по ней, по всем ее просторам мясным. Он полз, чтобы ткнуться лютиком ей в ноздрю и умереть. Но в одном месте у жена выросла длинная и острая бородавка. Гаврилюк зацепился за нее и оторвал себе весь лютик. Под чистую. Под самый корень. Цветок упал на пол, лепестки его съежились, а стебель почернел и усох. Тут же на пустом месте между яиц политолога выскочил привычный кривоватый хуй. Вид у него был виноватый и запыхавшийся. Но Гаврилюк не пристал к нему с расспросами где был, да что делал, сволочь такая! Гаврилюк стал сладострастно ссать!Наконец-то он ссал, опорожняя мочевой пузырь. Он ссал прямо на смеющуюся супругу и кричал от счастья и пел "Куплеты Тореадора".