Я в юности во сне летал И так однажды навернулся, Что хоть с большим трудом проснулся, Но больше на ноги не встал. С тех пор лежу я на спине, Хожу — ну разве под себя лишь. Уж лучше б ползал я во сне. Так ведь всего не просчитаешь.
Первым к нам пришел Василий, Хоть его и не просили. А потом пришел Олег — Неприятный человек. А потом пришел Аким, Непонятно за каким. А потом и Валентин, Просто редкостный кретин. А потом еще Вадим (Девятнадцать раз судим). А потом еще Андрей, Хоть бы сдох он поскорей! Навестил нас также Фима, Хоть бы раз прошел он мимо. А за ним ввалился Павел, Три часа мозги всем парил. Очень кстати и Ванек Заглянул на огонек. Тут же следом и Витек, Этот сразу хоть утек. Только дух перевели, Как приперлась Натали, Приведя подругу Шуру, Феерическую дуру. А потом нагрянул Стас, Это был ваще атас! А потом невесть откуда, Неизвестно почему, Вдруг возникла эта Люда, (Люда — полное му-му). А потом явился Марк И по морде Люду — шварк! А когда пришел Илья, То не выдержал и я. Все!
Нас ебут, а мы крепчаем И того не замечаем, Что, покуда нас ебут, Годы лучшие идут.
В здоровом теле — Здоровый дух. На самом деле — Одно из двух.
С другом мы пошли к путанам, Там сказали: — от винта! — нам. — За бумажные рубли Вы бы жен своих могли.
Куда ни плюнь — Кругом июнь.
Лежишь бессонными ночами И вспоминаешь со стыдом, Как пил вчера со сволочами И приглашал мерзавцев в дом. А завтра те же мизерабли, Хоть повод вроде не даешь, Тебе протягивают грабли, И, что ж вы думаете? Жмешь.
Жизнь проходит как-то глупо, Тусклы стали будни. Съешь в обед тарелку супа Да тарелку студня. Ну еще стакан компота, Два уже накладно. Нет, неладно в жизни что-то, Что-то в ней неладно.
Дружно катятся года С песнями под горку, Жизнь проходит, господа, Как оно ни горько. Елки-палки, лес густой, Трюфели-опята, Был я раньше мен крутой, Вышел весь куда-то. Ноу смокинг, ноу фрак, Даже хау ноу, У меня один пиджак Да и тот хреновый. Нету денег, нету баб, Кончилась халява, То канава, то ухаб, То опять канава. Пыльной грудою в углу Свалена посуда, Ходит муха по столу, Топает, паскуда. На гвозде висит Ватто, Подлинник к тому же, На Ватто висит пальто, Рукава наружу. У дороги две ветлы, Вдоль дороги просо, Девки спрыгнули с иглы, Сели на колеса. Не ходите, девки, в лес По ночам без мамки, Наберете лишний вес, Попадете в дамки. Не ходите с козырей, Не ходите в баню, Ты еврей и я еврей, Оба мы цыгане.
Просыпаюсь с бодуна, Денег нету ни хрена. Отвалилась печень, Пересохло в горле, Похмелиться нечем, Документы сперли, Глаз заплыл, Пиджак в пыли, Под кроватью брюки. До чего ж нас довели Коммунисты-суки!
Будь я малость помоложе, Я б с душою дорогой Человекам трем по роже Дал как минимум ногой. Да как минимум пяти бы Дал по роже бы рукой. Так скажите мне спасибо Что я старенький такой
Я обычно как напьюсь, Головой о стенку бьюсь. То ли вредно мне спиртное, То ли просто возрастное.
Кто из нас не знает Мишку? Миша Мишин всем нам мил. Замечательную книжку Написал наш Михаил. В зашибенном переплете, Шрифт, бумага — все при ней, Посильней, чем „Фауст“ Гете И раз в десять посмешней. Потерявши стыд и совесть, Он во всей предстал красе, Есть рассказы в ней и повесть, Пьесы, очерки, эссе. Пульс эпохи в книге слышен, Слышен гул лихих годин, Молодец, товарищ Мишин, Извиняюсь, господин. Он, мятежный просит бури, Дышит гневом и тоской, В нашей, блин, литературе Он всего один такой.
Мужчина к женщине приходит, Снимает шляпу и пальто, И между ними происходит, Я извиняюсь, черт-те что! Их суетливые движенья, Их крики дикие во мгле, Не ради рода продолженья, Но ради жизни на земле. И получив чего хотели, Они, уставясь в потолок, Лежат счастливые в постели И пальцами шевелят ног.
Как увидишь над пашнею радугу — Атмосферы родимой явление, Так подумаешь, мать твою за ногу И застынешь в немом изумлении. Очарован внезапною прелестью, Елки, думаешь, где ж это, братцы, я? И стоишь так с отвисшею челюстью, Но потом понимаешь: ДИФРАКЦИЯ.
Одиноко брожу средь толпы я И не вижу мне равного в ней. До чего же все люди тупые, До чего же их всех я умней. Все другие гораздо тупее, Нет такого, чтоб равен был мне. Лишь один себе равен в толпе я. Лишь один. Да и то не вполне.
Выпивать поэтам нужно в меру, А иначе портится рука. Взять того же Пушкина, к примеру, Или, я не знаю, Маршака.
Женщины носят чулки и колготки И равнодушны к проблемам культуры. 20% из них — идиотки. 30% — набитые дуры. 40% из них — психопатки. Это нам в сумме дает 90. 10% имеем в остатке. Да и из этих-то выбрать не просто.
Отвратительно, страшно, мохнато, Воплощая всемирное зло, На восток расширялося НАТО И до нас невзначай доползло. Над страною нависло зловеще, Заслонивши нам солнечный свет, И зажало в железные клещи, От которых спасения нет. Мы тут сеяли мирно и жали, Добиваясь рекордов в труде, На соседей мы зла не держали, Мы добром их держали в узде. Достигали совместных успехов И кормили их щедрой рукой, Всяких разных поляков да чехов, Что сдались нам незнамо на кой. А теперь эти самые братья, Не вернув миллиардных долгов, Жадной сворой рванулись в объятья Наших общих недавних врагов. А раз так, мы должны, я считаю Как один всей великой страной, Обратив свои взоры к Китаю, Повернуться к Европе спиной. И, слегка наклонившись при этом, Брючный пояс ослабить чуток… Что и явится лучшим ответом Расширеньям любым на восток.
Американская эскадра, Всего живого злейший враг, Грозится ядерные ядра Обрушить снова на Ирак. Она в Персидского залива Затем вошла в морскую гладь, Чтоб нефть багдадского разлива В свой Вашингтон по трубам гнать. Нет, господа, у вас не выйдет, Придется вам умерить прыть. Народы мира правду видят, Ее ничто не в силах скрыть. И вместе с вашим Пентагоном Вы зарубить себе должны — Ирак не станет полигоном Для новой ядерной войны. Дадим друзья, отпор разбою Со стороны отдельных стран. Народ Ирака, мы с тобою. Аллах акбар! Но пассаран!
Что-то главное есть в винегрете. Что-то в нем настоящее есть, Оттого в привокзальном буфете Я люблю его взять да и съесть. Что-то в нем от холодной закуски, Что-то в нем от сумы и тюрьмы. Винегрет — это очень по-русски, Винегрет — это, в сущности, мы. Что-то есть в нем, на вид неказистом, От немереных наших широт? Я бы это назвал евразийством, Да боюсь, что народ не поймет.
Гей ты, Петр Афанасьич, Удалой наш куренной, Ты лежишь, упавши навзничь, Из груди сочится гной. По Донской степи ковыльной Стелет сотня злой намет, Телефон звонит мобильный, Друга милого зовет. Аль и впрямь даешь ты дуба, Сердце греючи врагу, Так кому ж теперь мы „любо!“ Грянем хором на кругу? Кто, коня огревши плетью, Рубанет жида сплеча В атаманском кабинете Под портретом Ильича? Вороной твой „шестисотый“ Над тобой копытом бьет. Весь ты век прожил босотой, Все отдал ты за народ. Ты весь Дон прошел с боями, А оставил по себе Лишь недвижимость в Майами Да расписку в КГБ.
Сказать по правде, никогда симпатии Я к братии двуногой не питал, Но прошлым летом, будучи в Хорватии, К хорватам это чувство испытал. Открытые, беспечные, наивные, Простые, как дубовая кора? Я полюбил их песни заунывные И медленные танцы у костра. Они едят душистые корения И лакомятся медом диких пчел? Я им читал свои стихотворения И это, кстати говоря, прочел. Исполненный высокого служения, Я, бремя белых тяжкое неся, Дал им азы таблицы умножения, При том, что мне она известна вся. А на прощанье лидеру их племени, Чтоб родины поднять авторитет, Торжественно вручил я бюстик Ленина, А он мне — банку „Гиннесса“ в ответ.
Человек я закрытого типа, Маскирующий сущность свою. Существую неброско и тихо, В ресторанах посуду не бью. Не трудясь на общественной ниве, Промышляя на частных полях, Я с рождения в любом коллективе На четвертых и пятых ролях. Сексуален, по отзывам, в меру, (Тут поправка на длительный стаж), Но при этом, заметьте, гетеро, Что сегодня — почти эпатаж. По ночам, имитируя тягу К демонстрации снов наяву, Покрываю словами бумагу И к утру с наслаждением рву. Родом я из советских плебеев, Неизбывных в труде и в бою, Есть сосед у меня, Конобеев, Я с ним водку по пятницам пью.
Надену я пиджак в полоску, Или, допустим, брюки в клетку. Достану с понтом папироску, Или, допустим, сигаретку. Поеду к девушке любимой, Или, допустим, нелюбимой, Зовут ее, допустим, Риммой, Или, допустим, Серафимой. Куплю, допустим, два букета, Гвоздик, допустим, и пионов, Или, допустим, два билета На фильм румынский про шпионов. Скажу ей, будь моей женою, Или, допустим, не женою. Ты будешь счастлива со мною, Или, допустим, не со мною. Она в ответ позеленеет, Или, допустим, покраснеет, Или, допустим, почернеет — Значенья это не имеет. А после скажет, знаешь, Вася, Или, допустим, знаешь, Петя, Не для того я родилася И не затем живу на свете, Чтоб слушать мне такие речи, А я на это ей отвечу: Иди-ка ты заре навстречу, И сам пойду заре навстречу.
Я в юности во сне летал
И так однажды навернулся,
Что хоть с большим трудом проснулся,
Но больше на ноги не встал.
С тех пор лежу я на спине,
Хожу — ну разве под себя лишь.
Уж лучше б ползал я во сне.
Так ведь всего не просчитаешь.
Первым к нам пришел Василий,
Хоть его и не просили.
А потом пришел Олег —
Неприятный человек.
А потом пришел Аким,
Непонятно за каким.
А потом и Валентин,
Просто редкостный кретин.
А потом еще Вадим
(Девятнадцать раз судим).
А потом еще Андрей,
Хоть бы сдох он поскорей!
Навестил нас также Фима,
Хоть бы раз прошел он мимо.
А за ним ввалился Павел,
Три часа мозги всем парил.
Очень кстати и Ванек
Заглянул на огонек.
Тут же следом и Витек,
Этот сразу хоть утек.
Только дух перевели,
Как приперлась Натали,
Приведя подругу Шуру,
Феерическую дуру.
А потом нагрянул Стас,
Это был ваще атас!
А потом невесть откуда,
Неизвестно почему,
Вдруг возникла эта Люда,
(Люда — полное му-му).
А потом явился Марк
И по морде Люду — шварк!
А когда пришел Илья,
То не выдержал и я.
Все!
Нас ебут, а мы крепчаем
И того не замечаем,
Что, покуда нас ебут,
Годы лучшие идут.
В здоровом теле —
Здоровый дух.
На самом деле —
Одно из двух.
С другом мы пошли к путанам,
Там сказали: — от винта! — нам.
— За бумажные рубли
Вы бы жен своих могли.
Куда ни плюнь —
Кругом июнь.
Лежишь бессонными ночами
И вспоминаешь со стыдом,
Как пил вчера со сволочами
И приглашал мерзавцев в дом.
А завтра те же мизерабли,
Хоть повод вроде не даешь,
Тебе протягивают грабли,
И, что ж вы думаете? Жмешь.
Жизнь проходит как-то глупо,
Тусклы стали будни.
Съешь в обед тарелку супа
Да тарелку студня.
Ну еще стакан компота,
Два уже накладно.
Нет, неладно в жизни что-то,
Что-то в ней неладно.
Дружно катятся года
С песнями под горку,
Жизнь проходит, господа,
Как оно ни горько.
Елки-палки, лес густой,
Трюфели-опята,
Был я раньше мен крутой,
Вышел весь куда-то.
Ноу смокинг, ноу фрак,
Даже хау ноу,
У меня один пиджак
Да и тот хреновый.
Нету денег, нету баб,
Кончилась халява,
То канава, то ухаб,
То опять канава.
Пыльной грудою в углу
Свалена посуда,
Ходит муха по столу,
Топает, паскуда.
На гвозде висит Ватто,
Подлинник к тому же,
На Ватто висит пальто,
Рукава наружу.
У дороги две ветлы,
Вдоль дороги просо,
Девки спрыгнули с иглы,
Сели на колеса.
Не ходите, девки, в лес
По ночам без мамки,
Наберете лишний вес,
Попадете в дамки.
Не ходите с козырей,
Не ходите в баню,
Ты еврей и я еврей,
Оба мы цыгане.
Просыпаюсь с бодуна,
Денег нету ни хрена.
Отвалилась печень,
Пересохло в горле,
Похмелиться нечем,
Документы сперли,
Глаз заплыл,
Пиджак в пыли,
Под кроватью брюки.
До чего ж нас довели
Коммунисты-суки!
Будь я малость помоложе,
Я б с душою дорогой
Человекам трем по роже
Дал как минимум ногой.
Да как минимум пяти бы
Дал по роже бы рукой.
Так скажите мне спасибо
Что я старенький такой
Я обычно как напьюсь,
Головой о стенку бьюсь.
То ли вредно мне спиртное,
То ли просто возрастное.
Кто из нас не знает Мишку?
Миша Мишин всем нам мил.
Замечательную книжку
Написал наш Михаил.
В зашибенном переплете,
Шрифт, бумага — все при ней,
Посильней, чем „Фауст“ Гете
И раз в десять посмешней.
Потерявши стыд и совесть,
Он во всей предстал красе,
Есть рассказы в ней и повесть,
Пьесы, очерки, эссе.
Пульс эпохи в книге слышен,
Слышен гул лихих годин,
Молодец, товарищ Мишин,
Извиняюсь, господин.
Он, мятежный просит бури,
Дышит гневом и тоской,
В нашей, блин, литературе
Он всего один такой.
Мужчина к женщине приходит,
Снимает шляпу и пальто,
И между ними происходит,
Я извиняюсь, черт-те что!
Их суетливые движенья,
Их крики дикие во мгле,
Не ради рода продолженья,
Но ради жизни на земле.
И получив чего хотели,
Они, уставясь в потолок,
Лежат счастливые в постели
И пальцами шевелят ног.
Как увидишь над пашнею радугу —
Атмосферы родимой явление,
Так подумаешь, мать твою за ногу
И застынешь в немом изумлении.
Очарован внезапною прелестью,
Елки, думаешь, где ж это, братцы, я?
И стоишь так с отвисшею челюстью,
Но потом понимаешь: ДИФРАКЦИЯ.
Одиноко брожу средь толпы я
И не вижу мне равного в ней.
До чего же все люди тупые,
До чего же их всех я умней.
Все другие гораздо тупее,
Нет такого, чтоб равен был мне.
Лишь один себе равен в толпе я.
Лишь один. Да и то не вполне.
Выпивать поэтам нужно в меру,
А иначе портится рука.
Взять того же Пушкина, к примеру,
Или, я не знаю, Маршака.
Женщины носят чулки и колготки
И равнодушны к проблемам культуры.
20% из них — идиотки.
30% — набитые дуры.
40% из них — психопатки.
Это нам в сумме дает 90.
10% имеем в остатке.
Да и из этих-то выбрать не просто.
Отвратительно, страшно, мохнато,
Воплощая всемирное зло,
На восток расширялося НАТО
И до нас невзначай доползло.
Над страною нависло зловеще,
Заслонивши нам солнечный свет,
И зажало в железные клещи,
От которых спасения нет.
Мы тут сеяли мирно и жали,
Добиваясь рекордов в труде,
На соседей мы зла не держали,
Мы добром их держали в узде.
Достигали совместных успехов
И кормили их щедрой рукой,
Всяких разных поляков да чехов,
Что сдались нам незнамо на кой.
А теперь эти самые братья,
Не вернув миллиардных долгов,
Жадной сворой рванулись в объятья
Наших общих недавних врагов.
А раз так, мы должны, я считаю
Как один всей великой страной,
Обратив свои взоры к Китаю,
Повернуться к Европе спиной.
И, слегка наклонившись при этом,
Брючный пояс ослабить чуток…
Что и явится лучшим ответом
Расширеньям любым на восток.
Американская эскадра,
Всего живого злейший враг,
Грозится ядерные ядра
Обрушить снова на Ирак.
Она в Персидского залива
Затем вошла в морскую гладь,
Чтоб нефть багдадского разлива
В свой Вашингтон по трубам гнать.
Нет, господа, у вас не выйдет,
Придется вам умерить прыть.
Народы мира правду видят,
Ее ничто не в силах скрыть.
И вместе с вашим Пентагоном
Вы зарубить себе должны —
Ирак не станет полигоном
Для новой ядерной войны.
Дадим друзья, отпор разбою
Со стороны отдельных стран.
Народ Ирака, мы с тобою.
Аллах акбар! Но пассаран!
Что-то главное есть в винегрете.
Что-то в нем настоящее есть,
Оттого в привокзальном буфете
Я люблю его взять да и съесть.
Что-то в нем от холодной закуски,
Что-то в нем от сумы и тюрьмы.
Винегрет — это очень по-русски,
Винегрет — это, в сущности, мы.
Что-то есть в нем, на вид неказистом,
От немереных наших широт?
Я бы это назвал евразийством,
Да боюсь, что народ не поймет.
Гей ты, Петр Афанасьич,
Удалой наш куренной,
Ты лежишь, упавши навзничь,
Из груди сочится гной.
По Донской степи ковыльной
Стелет сотня злой намет,
Телефон звонит мобильный,
Друга милого зовет.
Аль и впрямь даешь ты дуба,
Сердце греючи врагу,
Так кому ж теперь мы „любо!“
Грянем хором на кругу?
Кто, коня огревши плетью,
Рубанет жида сплеча
В атаманском кабинете
Под портретом Ильича?
Вороной твой „шестисотый“
Над тобой копытом бьет.
Весь ты век прожил босотой,
Все отдал ты за народ.
Ты весь Дон прошел с боями,
А оставил по себе
Лишь недвижимость в Майами
Да расписку в КГБ.
Сказать по правде, никогда симпатии
Я к братии двуногой не питал,
Но прошлым летом, будучи в Хорватии,
К хорватам это чувство испытал.
Открытые, беспечные, наивные,
Простые, как дубовая кора?
Я полюбил их песни заунывные
И медленные танцы у костра.
Они едят душистые корения
И лакомятся медом диких пчел?
Я им читал свои стихотворения
И это, кстати говоря, прочел.
Исполненный высокого служения,
Я, бремя белых тяжкое неся,
Дал им азы таблицы умножения,
При том, что мне она известна вся.
А на прощанье лидеру их племени,
Чтоб родины поднять авторитет,
Торжественно вручил я бюстик Ленина,
А он мне — банку „Гиннесса“ в ответ.
Человек я закрытого типа,
Маскирующий сущность свою.
Существую неброско и тихо,
В ресторанах посуду не бью.
Не трудясь на общественной ниве,
Промышляя на частных полях,
Я с рождения в любом коллективе
На четвертых и пятых ролях.
Сексуален, по отзывам, в меру,
(Тут поправка на длительный стаж),
Но при этом, заметьте, гетеро,
Что сегодня — почти эпатаж.
По ночам, имитируя тягу
К демонстрации снов наяву,
Покрываю словами бумагу
И к утру с наслаждением рву.
Родом я из советских плебеев,
Неизбывных в труде и в бою,
Есть сосед у меня, Конобеев,
Я с ним водку по пятницам пью.
Надену я пиджак в полоску,
Или, допустим, брюки в клетку.
Достану с понтом папироску,
Или, допустим, сигаретку.
Поеду к девушке любимой,
Или, допустим, нелюбимой,
Зовут ее, допустим, Риммой,
Или, допустим, Серафимой.
Куплю, допустим, два букета,
Гвоздик, допустим, и пионов,
Или, допустим, два билета
На фильм румынский про шпионов.
Скажу ей, будь моей женою,
Или, допустим, не женою.
Ты будешь счастлива со мною,
Или, допустим, не со мною.
Она в ответ позеленеет,
Или, допустим, покраснеет,
Или, допустим, почернеет —
Значенья это не имеет.
А после скажет, знаешь, Вася,
Или, допустим, знаешь, Петя,
Не для того я родилася
И не затем живу на свете,
Чтоб слушать мне такие речи,
А я на это ей отвечу:
Иди-ка ты заре навстречу,
И сам пойду заре навстречу.
Ну сколько можно о говне,
Давайте лучше обо мне.